У нас в саду жулики (сборник)
Шрифт:
Сопровождающий дотрагивается сапогом до Лохматого, а участковый подходит к Леше.
– Фамилия? – спрашивает он у Леши, и Леша называет свою фамилию.
– Документы… – строго произносит участковый, и Леша молчит.
– Одевайся, – привычно командует участковый, в то время как сопровождающий продолжает тормошить Лохматого.
Лохматый что-то мычит, а Леша, все еще озираясь, наклоняется и, пошарив по половицам, поднимается. Один ботинок под столом, а другого что-то не видно. Наверно, заначила Марта. Куда-нибудь под шкаф. Леша лезет под шкаф и ищет. Пиджак валяется прямо на полу.
Лохматый раскачивается на четвереньках и, опираясь о стул, делает очередную попытку подняться. И опять сползает.
Леша находит второй ботинок и возвращается на диван. Сидит зашнуровывает.
Сопровождающий подходит к двери и просит народ отойти. Все отодвигаются, но никто не уходит. Опять протискиваются. Сопровождающий выходит в тамбур и уводит народ в коридор. Совсем еще мальчишка, но уже усы. Наверно, с Кавказа. Дядя Вася задерживается в комнате.
А все-таки странно. Когда заходишь в комнату, то почему-то
Приходится подчиниться, и толпа как-то нехотя перемещается на кухню.
Из каморки, которую еще никто не занял, раздается вой. Оказывается, Марта. Выходит, дядя Вася ее запер. Для безопасности. Теперь понятно, почему дядя Вася с ошейником. Но откуда у него ключ? Ведь каморка была опечатана. Уже на кухне я слышу, как из глубины коридора доносится шарканье Натальи Михайловны.
Все опять сгрудились, и кто-то достал лист бумаги. Сейчас будут писать заявление. Так велел участковый. Наталья Михайловна уже где-то на полпути. Я выхожу в коридор, и возле поворота к первому туалету мы с ней встречаемся.
– Вы не в курсе, – спрашивает Наталья Михайловна, – что здесь творится?
Наталья Михайловна останавливается и, принимая обычную позу, опирается ладонями о палку. Ей так легче держаться.
– Да вот, пришла милиция, – задумчиво отвечаю я и смотрю в конец коридора. Из тамбура при поддержке сопровождающего выползают Леша с Лохматым. И тут же дядя Вася. Последним выходит участковый. За друзьями и сопровождающим захлопывается дверь, а дядя Вася с участковым направляются к нам.
– А вот и наша бабуся… – радостно улыбается дядя Вася и, приблизившись к Наталье Михайловне, чуть ли не расшаркивается. – Здравствуйте, милая… здравствуйте…
Участковый уже немолодой. Хотя он дядю Васю и выслушивает, но интереса к окружающему, как видно, не испытывает.
Наталья Михайловна внимательно их разглядывает и, отстранившись, пропускает; продолжая опираться на палку, поворачивает голову и смотрит им в спины. Потом поворачивается вся и, оставленная в одиночестве, возобновляет свой путь дальше. Вой запертой в каморке Марты делается еще протяжней.
На кухне царит оживление. Заявление уже готово, и теперь его все подписывают. За исключением Варвары Алексеевны. Но она все равно тут же, в самой гуще событий. Зная за ней эту слабость, ее фамилию решили не вносить. Чтобы потом не переписывать. Фамилия Натальи Михайловны тоже отсутствует. Мало ли что. А вдруг Наталья Михайловна нездорова. Или спит. Но подписей все равно хватает. И все благодаря дяде Васе. Сам дядя Вася держится с достоинством и как-то даже весело. Он как рыба в воде. С ошейником в руке дядя Вася напоминает дрессировщика с приготовленной на всякий случай плеткой. И со всеми разговаривает. Улыбается.
В отличие от дяди Васи, участковый выглядит каким-то задерганным. Привычно и без особого энтузиазма он прочитывает заявление и, убедившись, что все как положено, составляет протокол. И все его тоже подписывают. В это время на пороге кухни появляется и Наталья Михайловна. Можно, конечно, добавить и ее подпись, но участковый уже заявление спрятал.
Варвара Алексеевна замечает Наталью Михайловну и демонстративно уходит. Участковый прячет протокол и, ни с кем не попрощавшись, выходит в коридор. Вслед за ним выходит и дядя Вася. Наталья Михайловна их снова внимательно разглядывает. Она остается на кухне одна, и все опять стягиваются к тамбуру. Чтобы не прозевать Клавдию Ивановну.
Услышав голоса, Марта прекращает выть и начинает таранить дверь. Но никто не обращает внимания. Как будто так и надо.
Я возвращаюсь в комнату и снова сажусь на тахту. Уже восьмой час.
И вдруг опять раздается звонок. И, конечно, снова ко мне. Опять сопровождающий. Вернулся.
Вошел и приткнулся плечом к стене. Все стоят и ждут: что-то Клавдия Ивановна запаздывает.
Марта на некоторое время успокаивается, но, привыкнув к голосам, опять переходит на вой. Из своей комнаты с ошейником в руке выходит дядя Вася. Он явно навеселе. Наверно, еще добавил. Вслед за дядей Васей выглядывает встревоженная Федосья Павловна. При участковом она выходить постеснялась. Все-таки не прописана. А значит, и не имеет права голоса. Появляется и Варвара Алексеевна. Запирает свою комнату на ключ, а ключ засовывает в фартук. Похоже, Наталья Михайловна не так уж и далека от истины, и до войны Варвара Алексеевна действительно была ключницей.
Уловив в скважине шебуршание, ждущие напряженно застывают, и после продолжительной возни в квартиру входит Клавдия Ивановна. Ее шаги не совсем уверенные. Клавдию Ивановну заносит.
Чуя недоброе, она останавливается и с подозрением смотрит на толпу. Марта неожиданно замолкает и после паузы переходит на смесь воя с хрипом. Клавдия Ивановна прислушивается и, рассекая толпу, бросается к каморке. Хватает ручку двери и дергает. Вслед за Клавдией Ивановной передвигается и толпа.
Марта прекращает выть и, вперемежку с повизгиванием, заливается радостным лаем. Клавдия Ивановна опять хватается за ручку и несколько раз дергает изо всех сил. Поворачивается и, жалко улыбаясь, замечает сопровождающего. Сопровождающий, передвинувшись вместе с толпой, стоит в стороне и застенчиво молчит. Ему явно неловко. Рядом с сопровождающим с ошейником в руке улыбается дядя Вася.
Дядя Вася делает по направлению к Клавдии Ивановне шаг и, перестав улыбаться, набычивается.
– Что, дергаешь? Ну, дергай, дергай!
Клавдия Ивановна обводит столпившихся затравленным взглядом и, уставившись в дверь, как будто готовится к прыжку.
Марта продолжает биться с той стороны, а Клавдия Ивановна, как бы оценивая обстановку, зачем-то бросается к тамбуру, но тут же на ходу меняет направление.
– Марточка… моя девочка… – Клавдия Ивановна кидается на дверь и в отчаяньи молотит по ней кулаками.
Дядя Вася выходит на середину и, поигрывая ошейником, подбоченивается.
– Р-р-работаешь в столовой?.. Ну, давай, давай… р-р-ра-бо-тай… – Потом поворачивается к оторопевшему сопровождающему и, чуть ли не захлебываясь слюной и скособочив губы, свирепо продолжает: – Завтра… – и еще раз повторяет, – завтра… ты р-р-ра-ботать там не будешь!!! Все!.. Это сказал я… А я повторяю только один раз! – И уже обращаясь к собравшимся: – Запомните!!! Васильев повторяет только один раз!
Покачнувшись, Клавдия Ивановна все-таки сразу не сдается.– А ты кто такой?! Нет, вы смотрите… – теперь она обводит всех взглядом, взывающим к справедливости, – живешь здесь всего две недели!.. А я здесь живу тридцать лет!!! Да ты откуда такой взялся? Ишь, петух гамбургский!
В ответ на выпад Клавдии Ивановны дядя Вася, продолжая держать руки в боки, как-то угрюмо пригибается и, выпятив подбородок, двигает желваками скул. Улыбка постепенно гаснет. Еще мгновение, и с дядей Васей разразится истерика. Вот до чего довели человека!
Клавдия Ивановна заканчивает свой монолог и, переводя дух, продолжает раскачиваться. Платок на ее голове сдвинут в сторону, а кошелка, с которой она, как обычно, возвратилась из столовой, брошена в угол; обутые в потрепанные туфли на сбитых набок и почти стершихся каблуках ноги до того худосочные, что, кажется, вот-вот – и не выдержат тяжести туловища.
Дяди-Васино лицо, наливаясь кровью, приобретает мрачный оттенок, и остатки улыбки уступают место гневной гримасе.
– Молчать!!! – как бы еле сдерживаясь, чтобы не ударить, и продолжая поигрывать ошейником, исступленно вопит дядя Вася. – Я кому говор-р-рю… молчать!!!
Угадав дяди-Васин жест, в каком-то восторженном упоении Клавдия Ивановна закатывает глаза и жертвенно вытягивает вперед шею. Поворачивается и подставляет щеку.
– Ну, на, блядина… бей!!! Ну, бей! Что же ты не бьешь?! Петух… гамбургский…
Сопровождающий делает шаг и останавливается. Клавдия Ивановна поворачивается теперь уже к нему и вдруг как-то разом взмокает от слез.
– Солдатик… сыночек… – продолжает рыдать Клавдия Ивановна. – У меня муж повесился…
Оказавшийся между двух огней сопровождающий совсем стушевался. Он снова делает шаг и опять останавливается. Потерявшая надежду Марта воет уже без остановки, но вдруг прекращает и начинает сучить лапами. Из глубины коридора слышится шарканье Натальи Михайловны.
– Так. – Дядя Вася вдруг успокаивается, – а собаку… – теперь он уже обращается к сопровождающему. Как к представителю власти. – А собаку нужно сдать… Есть предположение… – кровь от дяди-Васиного лица уже отхлынула, – есть предположение… что собаку используют… – Последние слова дядя Вася произносит даже с каким-то восторгом. Он уже опять улыбается. – Но это мы проверим… Да. Проверим! – весело повторяет дядя Вася. – На экспертизе…
Сопровождающий, уже было насторожившийся, тоже, в свою очередь, успокаивается. Выражение неловкости на его лице сменяется теперь удивлением; даже любопытством. До дяди-Васиного опыта ему еще далеко. Он как-то стыдливо усмехается и предлагает публике разойтись.
– А вы, гражданка, – вежливо обращается он к Клавдии Ивановне, – не волнуйтесь. Идите выспитесь. А завтра во всем разберутся.
Клавдия Ивановна продолжает всхлипывать и, отыскав сквозь слезы улыбающегося дядю Васю, прищуривается.
– Ну, блядина, погоди… – обещает Клавдия Ивановна и, еще раз всхлипнув, уходит к себе в комнату.
Соседи постепенно расходятся. А Наталья Михайловна дотаскивается, как всегда, к шапочному разбору.
Ночью, когда все уже спят, в коридоре снова раздается скулеж. Дядя Вася отпирает в каморку дверь и под радостное повизгивание куда-то Марту уводит.
Да. Дядя Вася наш спаситель. И еще он – мой герой. Дядя Вася – герой нашего времени.Переезд
Я вытаскиваю из портфеля программки и, облокотившись о каменный столик, устраиваю наблюдательный пункт. На витрине один только фарш и несколько захудалых ромштексов. Ромштексы посыпаны хлебными крошками. Но все равно очередь. Кассирша куда-то выходит, и очередь уже перед кассой. А возле прилавка пустеет.
Отделившись от столика, я протягиваю программки продавщице и разжимаю кулак. Из кулака выскакивает рублевка, в которую завернуты сорок восемь копеек. Продавщица, улыбаясь, кивает и наклоняется. Выпрямляется и протягивает мне кулек. Все в порядке. Четыреста граммов азу.
Выйдя из кулинарии, я перехожу дорогу и у входа в подъезд вижу фургон. Кто-то переезжает. И вдруг замечаю Лохматого. Согнувшись, он тащит на спине обшарпанный короб. Следом за ним, сбежав со ступенек, трусит рысцой Леша. У Леши на плече тюк.
Входная дверь в квартиру распахнута обеими створками и тамбур тоже настежь раскрыт. Из комнаты напротив выглядывает в щель Варвара Алексеевна. Клавдия Ивановна прощается в коридоре с соседями. Она пьяна. Соседи, прощаясь с Клавдией Ивановной, дружелюбно улыбаются. Им даже как будто чего-то жалко. А дядя Вася, в тельняшке и с папироской и тоже навеселе, важно и по-хозяйски расхаживает. Дядя Вася озабочен. Он дает указания, чтобы не повредили мебель.
Я разворачиваю кулек и вываливаю азу в тарелку. Открываю холодильник и ставлю тарелку на решетку. Рядом с тарелкой пачка маргарина. В холодильнике уже оттаяло, и можно снова включать.
Мой холодильник автоматически не отключается, и, если не выключать самому, то за месяц набегает приличная сумма. Поэтому я его отключаю несколько раз в день. Уже года два. И это приносит плоды. Теперь, вместо того чтобы платить за электричество четыре с лишним, я плачу что-то около трех. И если бы не магнитофон, то выходило бы намного меньше. Что-нибудь два с копейками.