У Южного полюса
Шрифт:
продовольственной кладовой, у ящика с медикаментами. Он рылся в какой-то
медицинской книге. Я спросил у него, что он думает о
состоянии Гансона.
— Если мне не удастся избавить его от повторной рвоты, то
положение станет серьезным,—сказал доктор.—Пищеварение
нарушено,—продолжал он,—виновата, быть может, слепая кишка.
После долгой зимы доктор сам имел нездоровый вид. Никогда
не забуду я тех минут, когда мы разговаривали с ним в тот день
в пристроенном к домику сарайчике,—не забуду его бледное
лицо, большие темные, выразительные глаза, в которых светило
беспокойство, седые волосы, падавшие на плечи (а, между тем,
ему едва исполнилось тридцать лет!).
5 часов вечера. Гансону хуже. У меня предчувствие, что мы
его потеряем. Врач все еще надеется его спасти.
Фоугнер поймал рыбу нового, до сих пор неизвестного вида.
Она имеет плоскую голову, длина которой в два раза превышает
ширину. Ее вытянутую морду образуют две длинные челюсти.
Носовые отверстия хорошо развиты и велики, голова занимает
почти треть всей длины тела.
Нижняя челюсть длиннее верхней. В нижней челюсти сидят
острые зубы хищника с направленными назад остриями. Спинка
ее темно-оливкового цвета, брюшко светлое. На голове имеются
темные пятна. Гансон рассматривал ее с большим интересом.
Бедняга! Он жалуется на то, что тело вышло из его
подчинения. С каким удовольствием вышел бы он сейчас на лед для
рыбной ловли.
Товарищи по экспедиции начали разговарить друг с другом
полушепотом—думаю, что они уже чуют надвигающуюся беду,
Сегодня я больше не сомневаюсь, что Гансон скоро умрет...
Врач сохраняет спокойствие. Когда он сидит около Гансона,
то внушает последнему уверенность в будущем. Однако потом
у доктора наступает упадок. По меньшей мере 48 часов он не
смыкал глаз. По моему настоянию он попытается сегодня ночью
немного поспать.
Среда, 11 октября. Состояние атмосферы, температура
воздуха и барометр указывают на приближение бури.
Сегодня видели коричневого поморника (Megalestris Mac-
cormicki).
Состояние Гансона сегодня резко ухудшилось, у него
непрерывная икота; внешний вид его, однако, неплохой. Силы
у Гансона еще настолько сохранились, что он может подняться
с постели и добраться до деревянного столика без посторонней
помощи.
Он проявил живой интерес, когда ему рассказывали о
пролетевшей коричневой чайке.
— Что ж,—сказал он,—близится весна, появятся съедобные
птичьи яйца, и я от них быстро поправлюсь. Досадно, что как
раз сейчас, когда я так охотно наблюдал бы прилетающих птиц,
я вынужден лежать.
Тут он вновь погрузился в печальное раздумье.
Я загрузил делами всех участников экспедиции. Все заняты
и кажутся спокойными. Никто ничего не говорит, но каждый
понимает, конечно, что с Гансоном дело обстоит плохо.
12 октября. Я дежурил сегодня около Гансона до пяти утра.
Доктор забрался на свою койку (она расположена над койкой
Гансона); ему удавалось время от времени задремать. Гансон
неспокоен; его мучит непрерывная судорожная икота.
Он так сильно потеет, что на подушку скатываются крупные
капли пота.
8 5 утра доктор сменил меня, расспросив сначала подробно
о состоянии Гансона ночью.
9 утра. Гансону стало как будто лучше. Доктор доволен его
пульсом.
12 часов. Гансон проявляет беспокойство. Состояние его,
по-видимому, улучшается. Он хочет есть, но в его желудке
ничто не удерживается.
Доктор решил, что у Гансона чрезмерная продукция
желудочного сока; он хочет провести операцию откачивания
излишней кислоты.
13 октября. Сегодня рано утром врач оперировал Гансона.
Путем прокола желудка с левой стороны он удалил избыточную
жидкость. Болей у Гансона после этого не было. Он стал
жаловаться лишь тогда, когда снова наступил приступ
сильной икоты.
— Мне теперь легче,—сказал Гансон спустя несколько
часов после операции.—Меня, наверно, делала больным избыточная
жидкость в желудке.
Врач, однако, считает, что эта операция была ни к чему. По
его мнению, не в порядке слепая кишка.
Теперь он делает Гансону частые уколы, которые его
успокаивают и в то же время стимулируют жизненные силы.
Гансон просит пощадить его и меньше колоть. Врач терпеливо
дежурит у постели больного и Ьремя от времени щупает его
пульс.
Все люди, за исключением врача и Фоугнера, которого я дал
ему в помощь, пошли отдыхать в сравнительно уютную большую
зеленую палатку.
Я сам попытаюсь немного отдохнуть в своем спальном мешке
между ящиками с продовольствием.
14 октября в 2 часа утра меня разбудил Фоугнер и сообщил,
что Гансон умирает и обязательно хочет перед смертью
поговорить со мной.
Войдя в домик, я нашел Гансона лежащим на койке; он
был спокоен и сохранял полное самообладание. Доктор сидел
на табурете возле него и уступил мне место, когда я вошел.