У Южного полюса
Шрифт:
Вначале нам казалось просто непостижимым, что Гансон
впрямь умер. Все выглядело совсем по-иному, чем в случае чьей-
либо смерти в цивилизованном мире. Мы жили так близко, так
постоянно помогали, так хорошо знали друг друга—и смерть.
наступила спокойно и естественно, не сопровождаемая ни одной
из тех многих обрядностей которые делают сто^ь страшным
переход в иной мир в условиях цивилизации.
Гансон спал по-прежнему, застывший в своей
неподвижности, как статуя. Но в нашем маленьком лагере, отрезанном от
остального мира, после периода треволнений, связанных с
болезнью Гансона, от непосредственного соприкосновения со смертью
наступила теперь естественная реакция.
Доктор, который неутомимо дежурил и работал в последнее
время, погрузился опять в свое прежнее состояние. Он
замкнулся, стал нервозным, скупым на слова. Остальные
начали обращать чрезмерное внимание на свое здоровье.
Кто теперь на очереди?
20 октября Гансона похоронили.
Мы все собрались с утра перед лагерем, и я совершил
короткое богослужение. После этого я и Фоугнер положили
несколько засохших цветков на грудь Гансона. Это были лепестки,
которые Гансон получил от своей жены из Норвегии, когда мы
стояли в Тасмании. Затем заколотили гроб гвоздями,
привязали его к саням, покрыли норвежским флагом и приступили
к сво'ей трудной работе.
После шторма на полуострове осталось мало снега, поэтому
сани двигались медленно. Вокруг уже были сотни пингвинов.
Они устремлялись со всех сторон, чтобы стать свидетелями
необычайной процессии, приближавшейся к крутому мысу.
Мы тянули сани за веревки, прикрепленные к ним,
перекинув эти веревки через плечо.
Двигались мы как во сне. Пингвины в своем своеобразном
одеянии, с любопытством наблюдавшие за нами, казалось,
подчеркивали торжественность обряда.
Нам предстояла многочасовая, тяжелая, напряженная и
рискованная работа. По пути мы использовали каждый
покрытый снегом участок, чтобы облегчить свое продвижение вперед.
Временами сани и гроб с телом товарища повисали над
пропастью, тогда как мы сами лежали плашмя на скале, удерживая
веревки. Стоял сильный мороз, и пальцы, крепко сжимавшие
концы веревок, коченели.
Когда, наконец, втащили сани с гробом по откосу на высоту
900 футов, самое трудное осталось позади. После короткой
передышки продолжали свой путь по кучам гальки до того валуна,
где была приготовлена могила.
Я произнес у могилы краткую молитву и, закончив ее,
бросил на гроб три горсти норвежской земли. Это была
земля из цветочного горшка, привезенного Гансоном из
Норвегии.
Растение засохло уже по дороге из Европы в Австралию,
но Гансон из присущей ему любви к родине взял с собой
норвежскую землю на южнополярный континент.
Забросав могилу, положили на верхние камни собранный
мох. Мы надеялись, что за лето он покроет темные камни своим
извечным бледно-зеленым цветом.
На вершине мыса Адэр, на высоте 1000 футов, расположена
первая на южнополярном материке человеческая могила.
Там наш дорогой товарищ будет покоиться в мире, не зная
тления под мерцающим созвездием Южного Креста, под
восходящими и падающими лучами полярного сияния—до тех пор,
пока иное, немеркнущее солнце не зальет надгробный валун
морем непреходящего света.
Приближалась весна с ее перспективой ясных дней, жизни
и труда. Птичье население спешило на свои старые места.
Бесконечно длинными шеренгами направлялись птицы по
замерзшему океану на полярный континент.
Глядя с берега на птиц, мы видели только черные головки
на белом фоне. Спереди пингвины—серебристо-белоснежного
цвета. Они шли и шли, один за другим; если посмотреть на них
сзади, то можно было подумать о какой-то траурной процессии.
Для сохранения равновесия они приподнимали свои короткие
рудиментарные крылья1, как руки. Своей походкой вразвалку
они напоминали старых матросов. Птицы ступают при ходьбе
на всю лапу, толстую и мясистую; создается впечатление, что
они идут в галошах.
Вскоре после того, как первый из пингвинов появился на
полуострове, вся колонна их затопала по твердой и ровной
дороге. На мысе Адэр число пингвинов непрерывно возрастало;
они прибывали день за днем. Мы выходили из домика и
наблюдали их на приличном расстоянии. Однако достаточно было
одному пингвину из шеренги заметить нас, как он сейчас же
покидал свой ряд и в сопровождении товарищей начинал осторожно
двигаться к нам по рыхлому снегу. При каждом шаге он так
высоко поднимал в воздух свои галоши, что мы отчетливо
различали их над снегом.
Подойдя к нам, передний пингвин останавливался и
поворачивался к своим товарищам. Немедленно развертывалась
оживленная научная дискуссия. Они осторожно касались нас своими
клювами, тянули за одежду, осматривали со всех сторон.
Высказав о нас свое ученое мнение, передний пингвин в