Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
замутить чистый источник веры, где только и может усталая душа почерпнуть
утешения... Напротив — укрепи меня в благочестивой уверенности, что это —
Твое испытание для неких мудрых и избранных, дабы враги мои покоились в
своих могилах непроклятыми, а сердце мое не разбилось в сотрясенной
страданиями груди. О, как знать — быть может, Божественным соизволением мне
со временем дано будет собрать воедино рассеянные чувства и мысли моей
дорогой несчастной
души? Ах, Эллин! Ах, сестра моя!.. — простонала я, разражаясь наконец
спасительным потоком слез. — Как бы ты ни переменилась, где бы ни была, куда
бы ни исчезла, я и моя неизменная любовь будем неразлучны с тобой. Мне
нет нужды спрашивать, здесь ли она... Ваши сострадательные слезы, дорогая,
великодушная леди Арундел, говорят мне, что один и тот же кров приютил
двух наследниц горестной судьбы.
Хотя леди Арундел подтвердила, что сестра моя находится на ее
попечении, она усердно убеждала меня отложить встречу, столь волнующую, до той
поры, пока она не станет для меня посильной; однако глухая к голосу разума
природа, властная природа предъявила свои права, и душа моя подчинилась
ее страстному порыву. Глубокое, неизгладимое впечатление этой
мучительной встречи по сей день потрясает меня с прежней силой. Я некогда
содрогнулась при вести об убийстве моей матери, я стенала над гробом мужа, сотни
раз я проливала слезы над беспомощным младенцем, вздрагивающим у меня
на груди; но все эти скорбные чувства слились воедино, когда мой печальный
взгляд остановился на этих, по-прежнему любимых мною глазах, когда я
увидела, что угас их веселый блеск, сменившись бессмысленностью выражения,
когда я ощутила, как сердце, некогда заключавшее в себе все достоинства,
все очарование женственности, бьется неистово и неосмысленно рядом с
моим, готовым, казалось, в любую минуту расстаться со своей тесной тюрьмой...
Но позвольте мне не продолжать — эта сцена слишком тягостна для
воспоминаний, слишком мучительна для описаний. О, Эллинор, сестра моя!
Часть VI
Время, делающее привычным любое страдание, наконец дало
моему разуму силы противостоять глухой тоске, в которую его
повергла судьба дорогой страдалицы, не ведающей о своем
несчастье. Постепенно я обретала мужество обдумывать
прошлое, размышлять о будущем. С грустью и искренней
благодарностью я думала о леди Пемброк, узнав, что Господь
призвал к себе великодушную и щедро наделенную талантами
сестру леди Арундел. Она простудилась, ухаживая за больной
королевой, простуда перешла в чахотку и унесла ее жизнь
несколько месяцев спустя после смерти Елизаветы. До
последнего часа движимая возвышенным состраданием и дружбой, леди Пемброк
дополнила оставшуюся долю сокровищ управляющего (которую она
распорядилась выкопать в обозначенном месте) значительной суммой, которая
обеспечивала несчастную всеми благами, какие она в своем бедственном состоянии
способна была почувствовать, поместила к ней в услужение Алисию, ту
самую прислугу, о которой с такой нежностью упоминала Эллинор, и поручила
обеих попечению леди Арундел, с таким же великодушием принявшей на
себя эту многотрудную заботу. Добродетель столь совершенная служит сама
себе наградой и не ищет ни славы, ни благодати через посредство человеческой
благодарности, но признательность сердца, подобно благовонному курению,
восходит даже к Небесам! Так прими же ее, о нежнейшая из Сиднеев, там,
где ты сейчас обретаешься!
Странное и необъяснимое расхождение мнений — моего и моей сестры —
относительно лорда Лейстера служило для меня предметом бесконечных
размышлений. Все же, поскольку расхождение это стало очевидным лишь
начиная с того времени, как мы приехали в Лондон, я не могу не объяснить ее
слепоту той же причиной, которую она приписывала моей... Несомненно, она ус-
воила необоснованные предубеждения лорда Эссекса, чье честолюбие (как
бы трагически он его ни искупил) всегда склоняло его относиться
недоброжелательно к вельможе, в чьей тени ему неизменно приходилось оставаться. По
раздражительности и горячности, которым стал подвержен ее нрав с того
времени, я увидела ясно, как много женщина незаметно перенимает из
характера того, кому отдает свое сердце. Я, однако, не смотрела на ее выбор с той
презрительной суровостью, с какой она оценивала мой. Лорд Эссекс — я
охотно признаю это — еще до того, как вошел в милость, был, как и она сама,
щедро и многообразно одарен природою. Пылкость и прямодушие, которые
впоследствии проявились в его характере, в то время жили лишь в его глазах,
а разносторонне образованный ум придавал его взгляду проникновенную
выразительность. Нужно было любить лорда Лейстера, чтобы смотреть на
Эссекса с безразличием, и нужно было, должно быть, любить его так
всепоглощающе, как любила я, чтобы не заметить той привязанности, о которой
пишет сестра. Многочисленные свидетельства ее вспыхивали теперь в моей