Убежище, или Повесть иных времен

Ли София

принимать королеву, уже давно находилось во владении некоего скряги, чья

алчность лишила Кенильворт всех его царственных украшений — не только ради

того, чтобы обратить их в деньги, но и для того, чтобы лишить замок всякого

очарования, способного побудить любознательного путешественника

постучаться у его негостеприимных дверей. Но даже после такого разорения замка

само строение оставалось столь совершенным творением архитектуры, что

привлекало множество

нежеланных посетителей, и, чтобы избавиться от них,

хозяин сдал его внаем под мануфактуры, а сам разместился в отдаленном

покое. Огорчение, вызванное такими разительными переменами, усилилось,

когда я поняла, как, должно быть, трудно будет добиться разрешения

посетить замок, и, даже если такое разрешение будет получено, мы не знали,

обитаема ли сейчас та единственная комната, в которой я желала остановиться.

Леди Арундел, как всегда предусмотрительная, посоветовала мне сделать

вид, что единственная цель моего визита — это желание откупить назад

замок, и как только я окажусь в комнате, где находятся тайники, изобразить

приступ болезни, настолько жестокой, что переносить меня в другое место

показалось бы опасным; ей же предоставить, с помощью безграничной

щедрости, примирить владельца со столь беспокойным вторжением. Лишь с

помощью такой хитрости могла я надеяться достичь желаемого, а мой

болезненный вид, как я полагала, вполне соответствовал этому замыслу.

Мы отправились незамедлительно, чтобы, приехав к вечеру, иметь

основания просить о ночлеге. Душа моя отвращалась от хорошо знакомых картин, и

ей было одинаково мучительно видеть свежую зелень деревьев и

великолепное строение, ставшее для меня, увы, лишь прекрасным мавзолеем.

Смиренно попросила я разрешения проникнуть за ворота, которые прежде

распахивались настежь при моем появлении. Но — ах! — если снаружи здание и

казалось прежним, то какие странные изменения претерпело оно внутри! Толпа

усердных слуг в ливреях более не спешила навстречу при отдаленных звуках

охотничьего рога. Мне более не суждено было отдыхать в позолоченных

галереях, где картины услаждали взгляд, а прохлада овевала свежестью. Я не

могла более, даже в мечтах, узреть возлюбленного, благородного владельца

замка, чья изысканная любезность придавала особое очарование его

гостеприимному привету. Во всем произошли перемены, ранящие и оскорбляющие все

чувства. Множество прилежных работников трудилось в залах, где некогда

пировала Елизавета, и трудно было сейчас представить себе на этих

нечистых, покрытых трещинами стенах роскошные гобелены. Шум сотни ткацких

станков мгновенно поразил мой слух. На отдаленном озере, прежде

заполненном пышно убранными прогулочными лодками и отзывавшемся радостным

эхом на звуки веселья, теперь шла хлопотливая хозяйственная жизнь,

странная и удивительная.

События такого рода заставляют нас внезапно и мучительно осознать, как

стремительно надвигается возраст. Когда мы только еще пускаемся в

плавание, не замечая течения времени, поглощенные грозящей нам опасностью или

очарованные своими радостными ожиданиями, мы быстро несемся вперед,

почти не чувствуя своего продвижения, пока поток не прибьет нас вновь к

знакомому берегу. Увы! Так очевидны становятся плачевные перемены, слу-

чившиеся за столь короткое время, что мы стареем мгновенно и вновь

отдаемся на волю потока, готовые скорее разделять разрушение, чем наблюдать

его.

Среди немногочисленных слуг, оставленных скаредным владельцем

опустелого замка, оказался человек по имени Габриэль, тут же напомнивший мне

о себе. Я сразу признала его и вспомнила, что он был смотрителем наружных

строений. Мой объявленный титул, вдовий наряд, который я продолжала

носить, поразили сердце бедняги, согнутого почти до земли старостью,

болезнями и нищетой, когда же к этим обстоятельствам добавились воспоминания о

мирных и изобильных днях, которые он знавал на службе у хозяина,

неизменно щедрого к своим слугам, благодарность его обратилась в скорбь, и

несчастный старик, рыдая, припал к моим ногам. Это не оставило бы равнодушным

даже стороннего наблюдателя, и я была потрясена не менее старика. Тревога

быстро распространилась среди работающих и достигла сэра Хамфри Моур-

тона. Он нерешительно появился из своих покоев и, когда толпа работников

смиренно расступилась перед ним, издалека смерил меня взглядом, очевидно

теряясь в догадках относительно цели моего посещения. Мой кошелек все

еще был у меня в руках, а часть его содержимого — в руках тех, кто с

готовностью оказал мне помощь. По этой ли причине или потому, что усталая

утонченность моего облика привлекла его, — не знаю, но его изборожденное

заботами лицо, пока он приближался ко мне, постепенно разгладилось, тщетно

силясь изобразить благосклонную улыбку. Я поднялась, чтобы ответить на

его изысканно-любезное приветствие, и поведала ему, что когда я в последний

раз покидала стены этого замка, то была его хозяйкой, горячо любимой и

счастливой женой лорда Лейстера. Однако, заметив, что под влиянием

смутных предчувствий неких отдаленных притязаний брови его опять начали