Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
воспользовавшись, однако, ее снисходительностью, чтобы получить прощение, он
оставался в своем доме, широко распахнув его двери всем обедневшим офицерам и
лицам духовного звания, среди которых затесалось множество
предприимчивых авантюристов, чьи громкие восхваления, казалось, создали ему большую
популярность, чем когда-либо.
Елизавета с негодованием видела, что Эссекс полагает совершившимся
восстановление его в милости королевы, тогда как
обдумывала такую возможность. Втайне она держала его поведение под
неусыпным надзором. С коварством, ведомым лишь в политической борьбе,
противники Эссекса ввели в круг его сторонников своих людей, поручив им вникать
во все его намерения и повсеместно распространять мятежные и
изменнические замыслы, якобы доверенные им самим графом. Этот злонамеренный
план осуществился вполне. Разгоряченный лестью безрассудных друзей,
безмерным восхищением толпы и коварными происками врагов, Эссекс в
слепоте заблуждения сам подготовил взрыв, уничтоживший его.
Открытый раздор начался со столкновения между Саутгемптоном и
Греем, напавшим на него на улице, и, хотя зачинщик понес официальное
наказание, дух противостояния прорывался сотнями мелких ежедневных стычек.
Королева, уже убежденная в том, что Эссекс, надменный и своевольный,
презирает ее власть и неуважительно относится к ней самой и только ждет удоб-
ного момента, чтобы нанести открытое оскорбление и власти королевы, и
самой правительнице, пришла в крайнее негодование, когда в столь накаленной
обстановке ее вниманию был искусно представлен его секретный сговор с
королем Шотландии. Его истинная подоплека была ей неизвестна, а проступок,
хотя сам по себе незначительный, был таков, что скорее всего мог
раздосадовать правительницу, чей взгляд неизменно отвращался от наследника,
которого она отказывалась признать. Известие это оказалось решающим.
Елизавета вознамерилась предать неблагодарного фаворита в руки закона и
назначила судебное расследование его поступков. Партия Сесила только того и
желала: им было хорошо известно, что Эссекс согласится скорее умереть, чем
перенести намеренное бесчестье. Лорды, назначенные в комиссию, собрались в
доме Эссекса в воскресенье, полагая, что в такое время они не рискуют
подвергнуться оскорблениям расположенных к нему лондонцев. Эссекса они
застали в великом гневе. Поклявшись, что никогда более не будет
добровольным пленником, он запер в своем доме лорда-хранителя печати и всех
остальных и в полном вооружении, сопутствуемый лишь несколькими друзьями и
слугами, бросился искать защиты у народа.
Роковым образом (как случалось не с ним одним) мыльный пузырь
популярности, что так долго рос и радужно переливался перед его обольщенным
взором, мгновенно лопнул, оставив его в пустоте. Враги его рассудили здраво,
выбрав воскресный день. Без подготовки, почти без друзей, несчастный
Эссекс стремительно двигался по лондонским улицам, заполненным лишь
мирными и скромными ремесленниками, которые стекались из прилегающих
переулков в окружении жен и детей, радуясь еженедельному отдыху от трудов.
Людям этого сословия отважный Эссекс был почти неизвестен и, во всяком
случае, безразличен. Они оборачивались, с тупым любопытством глядя, как
воинским шагом благородный Эссекс, за которым никто не отваживался
следовать, стремительно идет навстречу гибели. Неудача, однако, лишь
увеличивала его отчаянную решимость, и, когда горожане, отважившись на слабое
противодействие, пытались остановить его, произошло столкновение. Верный
Трейси окончил жизнь как сам того желал — пал, сражаясь рядом со своим
господином, который даже в эту суровую минуту пролил слезу о гибели
дорогого ему юноши. Почет, честь, счастье, самая жизнь уходили от Эссекса, но,
расставаясь безоглядно с этими благами, он оставался верен обязательствам
дружбы. Из сострадания к немногочисленным великодушным
приверженцам, которым суждено было погибнуть за него, продли он свое
сопротивление, граф наконец отдал шпагу.
Все было кончено для этого фаворита, некогда окруженного восхищением
и жестоко заблуждавшегося. Заключенный в Тауэр, он теперь имел время
обдумать все те события, что привели его туда. То, что он оказался в
одиночестве, открыло ему глаза на истинное положение вещей. Он ясно увидел, что
люди, пока он содействовал им в их нуждах, гордости и удовольствиях, готовы
были сотрясать воздух приветственными кликами, но стоило ему в свой черед
воззвать к их чувствам, как они неизменно становились холодны, вялы и рав-
нодушны. В напрасном раскаянии он понял, что на путь оскорбления законов
общества его завлекло не только собственное легковерие, но и изощренное
коварство врагов. Однако он не в состоянии был извлечь для себя урок из
этих прискорбных открытий: они лишь исполнили его искреннее сердце
глубоким отвращением. Он, тем не менее, утешал себя мыслью, что самозащита
была единственной целью его решительного выступления и что за всю свою