Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
– «Сегодня утром войска союзников… высадились на пяти нормандских пляжах… они столкнулись с сильным сопротивлением… немецких войск. Тем не менее им… удалось взять под контроль… пляжи… и обеспечить… высадку частей… и подвоз боеприпасов… Тяжелые столкновения… продолжаются на… всем побережье».
Зазвучала музыка. Раздался всеобщий вздох разочарования:
– И это все?
Они еще долго не отходили от приемника, надеясь услышать еще хоть что-нибудь. В 18.00 появился Морис, вид у него был мрачный.
– Я только что из штаба, друзья. Мои контакты подтвердили информацию. Сегодня утром действительно состоялась высадка частей в Нормандии. Новости очень плохие: у американцев огромные потери, немцы отбросили их назад, началась бойня.
– Ты уверен?
– К несчастью, да. Наверху все настроены более чем пессимистично.
Время тянулось бесконечно медленно, никто не ел и не пил, все только курили и молча гипнотизировали приемник, но новостей по-прежнему не было, и людьми овладело чувство беспомощности. Каждый понимал, что сейчас, в этот самый момент, вдалеке от Алжира решается судьба мира, солдаты кричат, рыдают, дрожат и гибнут, а здесь все живы, но совершенно бессильны и бесполезны.
Кто-то вышел подышать, потом еще один и еще, и в конце концов все оказались на террасе. Вечер был теплым, люди стояли, опираясь на перила, и смотрели на чернильно-черное море. Кристина положила ладонь на плечо Мориса, и он прижал ее к себе. Английская радиостанция передавала концерт волынщиков.
Эта ночь стала самой долгой в их жизни.
Лучший столичный пляж был пустынным, насколько хватало глаз. Двухкилометровая песчаная полоса была обсажена соснами, деревья стояли, как часовые на посту, и смотрели на море. Алжирцы лежали в тени, у каждого было свое собственное место под хвойным зонтиком, и никто из «пришлых» даже помыслить не мог оспорить их «родовое» право, чтобы не нарваться на грубость. Сиди-Феррух оставался райским местом, но в это воскресенье вечернее июльское солнце раскалилось добела, так что никто не рисковал высунуться на открытое пространство. Смельчаки, решившие искупаться, преодолевали пятьсот метров до кромки прибоя с громкими воплями и с разбега бросались в воду, чтобы остудить поджарившиеся на песке ступни.
Йозеф и Морис дремали (темные очки и газета служили маскировкой), Кристина лежала на спине, выставив на солнце ноги.
– Ты уже посмотрела ту квартиру? – спросил Морис, не открывая глаз.
– Пока нет.
– А чего ждешь? Она тебе идеально подходит.
– Послушай, Морис, мы могли бы попробовать жить вместе…
Морис сел, стряхнул с себя песок, закурил и глубоко затянулся.
– Мы уже говорили об этом, Кристина, по-моему, будет правильней сохранить независимость.
Кристина бросила взгляд на спящего Йозефа:
– Что, если я изменила мнение?
– Я много лет просил тебя выйти за меня замуж, а ты отвечала, что трудней всего любить, оставаясь свободным. А еще ты говорила, что худшая вещь на свете – знать любимого человека как облупленного и давать отчет в своих поступках. Ты не хотела спрашивать, как я провел день, тебя интересовало одно: чем мы займемся вместе здесь и сейчас. Ты меня убедила. Сейчас мы искупаемся и пойдем ужинать, и не говори, что у тебя нет денег, я приглашаю.
Морис вскочил:
– Черт, ну и пекло! Ты идешь, Йозеф?
– Пожалуй, нет.
Морис с воплями побежал к морю, нырнул и замахал руками, приглашая друзей присоединяться.
Йозеф взглянул на Кристину:
– Все в порядке?
Она вымученно улыбнулась и кивнула, и у Йозефа от жалости защемило сердце.
Сержан вошел в лабораторию и подсел к столу.
– У нас серьезная проблема с этим свиным тифом, – сообщил Йозеф, не отрываясь от микроскопа. – Кровь и моча запредельно вирулентны [89] , так что заражения в стаде избежать практически невозможно. Что еще хуже, вирус настолько изящный, что легко преодолевает преграду в виде свечи Шамберлана [90] , а прививка формалинизированной вакциной [91] не иммунизирует животное. Придется пустить под нож все стадо.
89
При анализе высеивается вирулентная (способная вызывать эпидемию, патогенная) микрофлора.
90
Особый фарфоровый фильтр, задерживающий самые мелкие из всех известных бактерий. Его создал в 1883 г. Шарль Эдуар Шамберлан (1851–1908) – французский химик и бактериолог.
91
Формалинизированные вакцины представляют собой убитую формалином культуру определенного вида возбудителя.
Сержан подошел к микроскопу, и Йозеф отодвинулся, чтобы его шеф мог взглянуть на стекла.
– Вы правы, с подобным мы пока не сталкивались. Только этого нам и не хватало, – пробормотал он, помолчал, потом достал из кармана пиджака мятый и грязный листок бумаги. – Доктор Руссо испарился. Дюпре привез ему продукты и нашел на столе вот это письмо. Руссо сообщает об отставке, не требует выплаты полагающегося ему жалованья и объясняет, что не в силах выносить одиночество, жару, комаров и, главное, «неуловимость» Кармоны. Он продержался меньше трех месяцев. Я надеялся, что его хватит на дольше. Руссо пишет, что боится сойти с ума, что слышит голоса. Станция брошена на произвол судьбы в тот самый момент, когда мы просто обязаны провести вакцинацию населения, если не хотим получить вспышку малярии. Я подумал, может быть…
– Уверен, вы найдете молодого врача, мечтающего сделать карьеру в институте.
– Молодость и есть главное препятствие.
Йозеф вернулся к своим заметкам, Сержан вздохнул и направился к двери:
– Особое внимание нужно уделить изучению костного мозга.
– Я этим займусь, – пообещал Йозеф. – Кстати, патрон, могу я в следующее воскресенье взять вашу «Juvaquatre»?
Это был четырехэтажный, беленный известью дом, прилепившийся к середине одной из мощенных плиткой лестниц, что змеились над Баб-эль-Уэдом и вели в Старый город. По обочинам дороги росли опунции и густой тростник. На лестничных площадках дети запускали волчок, играли в абрикосовые косточки и бабки. Каждый дом стоял, привалившись боком к соседнему, они как будто поддерживали друг друга.
По совету Мориса Йозеф припарковался у одной из лестниц рампы Вале, и они начали выгружать вещи. Чтобы добраться до дома Кристины, нужно было подняться на двадцать ступенек, пройти под аркой, преодолеть крутой подъем по тропинке, спуститься по лестнице и свернуть за угол. Ее квартира на третьем этаже выходила окнами во внутренний дворик. Морис все время повторял: «Как же здесь хорошо!» – и даже рискнул заметить, что «вид, конечно, не королевский, зато воздух свежий».
Они совершили первый рейд и едва не надорвались, у Мориса разболелась спина, и он тут же нанял двух арабов, которые за три франка и шесть су закончили разгрузку и отнесли наверх всю мебель, коробки и ящики.
Кристине совсем не хотелось переезжать – новая квартира находилась далеко от центра и была не слишком удобной, – но она потеряла работу на радио и жила теперь только на свою театральную зарплату. Приходилось экономить на всем. «Ничего, это временные трудности, – утешала она себя, – дела обязательно наладятся, просто не могут не наладиться!»
– Ты не должен был позволять ей селиться в этом опасном районе, – укорил Мориса Йозеф.
– Я пробовал одолжить ей денег, но ты ведь знаешь, мадам и пяди своей независимости никому не уступит! Тогда я сказал, что буду компенсировать ей долю Нелли, – она возмутилась, как будто услышала худшее из оскорблений.