Ухищрения и вожделения
Шрифт:
— Ты хотела мне что-то сказать?
— Подожди минутку. Сейчас ровно девять. Прошу тишины — слушай Глас Божий.
Он резко поднял голову и взглянул ей в лицо. Ее тон поразил его так, будто она произнесла непристойность. Они никогда не говорили всерьез о докторе Мэаре, но Джонатан считал само собой разумеющимся, что Кэролайн восхищается их директором и счастлива быть его личным секретарем-референтом. Ему припомнилось, как однажды случайно он услышал шепот Хилари Робартс, когда Кэролайн появилась на общем собрании вместе с директором: «Се служительница Господня!» Такой она и была в глазах всех: умная, выдержанная, красивая, но покорная служительница человека, которому согласна была служить, потому что считала его достойным служения.
Щелкнул
— Вряд ли сейчас найдется на станции человек, не слышавший о том, что Хилари Робартс была вчера вечером найдена на берегу мертвой. Ее убили. Поначалу представлялось, что она стала второй ларксокенской жертвой Свистуна из Норфолка, но сейчас почти наверняка известно, что сам он умер до того, как была убита Хилари. Со временем мы, разумеется, найдем способ выразить наше общее горе по поводу этой утраты, как и по поводу утраты Кристин Болдуин. А сейчас гибель Хилари Робартс является предметом полицейского расследования, и главный инспектор норфолкского отделения уголовного розыска Рикардс, руководивший расследованием убийств, совершенных Свистуном, возглавил расследование этого нового дела. Сегодня утром, чуть позже, он прибудет на станцию и может захотеть опросить тех из вас, кто лучше других знал Хилари Робартс и смог бы познакомить его с деталями, касающимися ее жизни. Если кто-то из вас располагает информацией, пусть даже незначительной, которая могла бы помочь расследованию, будьте добры, свяжитесь с главным инспектором Рикардсом либо здесь, на станции, либо в приемной отдела регистрации несчастных случаев в Хоувтоне. Номер телефона приемной 499–623.
Динамик щелкнул и замолк.
Кэролайн сказала:
— Интересно, сколько черновиков он исписал, прежде чем смог все это правильно сформулировать? Текст выхолощен, уклончив, ничего открыто не утверждается, и тем не менее все понятно. И наш директор не стал раздражать нас, говоря, что он рассчитывает, что все мы будем продолжать спокойно работать, будто мы — нервные подростки из шестого класса средней школы. Он не любит тратить время и слова на вещи несущественные. Из него получится прекрасный госслужащий высшего эшелона, можешь быть уверен.
— А этот главный инспектор Рикардс, — спросил Джонатан, — как ты думаешь, он нас всех захочет опросить?
— Всех, кто знал Хилари. И нас в том числе. Об этом я и хочу с тобой поговорить. Когда он меня вызовет, я собираюсь сказать ему, что мы с тобой провели прошлый вечер вместе, с шести примерно до половины одиннадцатого. Конечно, мне нужно, чтобы ты подтвердил мои слова. Разумеется, все зависит оттого, не опровергнет ли кто-нибудь наше заявление. Это нам с тобой и необходимо обсудить.
На миг он замер, неприятно пораженный.
— Но мы же не были вместе. Ты просишь, чтобы я солгал? Это же расследование убийства! И вообще полиции лгать просто опасно, они всегда так или иначе об этом узнают.
Он понимал: ей кажется, что он ведет себя как перепуганный ребенок, который капризничает, боясь принять участие в опасной игре. Он смотрел прямо перед собой — ему не хотелось встретиться с ней глазами, страшно было увидеть в них мольбу, гнев, презрение.
Кэролайн спросила:
— Ты звонил мне в субботу и сказал, что родители уезжают в Ипсвич провести воскресенье у твоей замужней сестры. Они уезжали или нет?
Джонатан, чувствуя себя совершенно подавленным, ответил:
— Да. Уезжали.
Именно потому, что он знал — родителей не будет дома, он и подумал, полунадеясь, что Кэролайн предложит снова провести вечер в ее бунгало. Он вспомнил, что она ответила тогда по телефону: «Слушай, бывают дни, когда женщине необходимо побыть одной. Неужели ты этого не понимаешь? То, что произошло вчера, вовсе не означает, что мы каждую секунду отпущенного нам времени должны проводить вместе. Я же сказала тебе,
— Значит, ты вчера был дома совсем один, — заключила Кэролайн. — Или нет? Если кто-то заходил или звонил, тогда мне, очевидно, придется придумать что-нибудь еще.
— Никто не заходил и не звонил. Я был один до ленча. Потом поехал прокатиться.
— А вернулся когда? Может быть, кто-то видел, как ты ставил машину в гараж? У вас дом не многоэтажный, нет? Тебе кто-нибудь встретился, когда ты вернулся? А как насчет света в окнах?
— Я оставлял свет зажженным. Мы всегда так делаем, когда уходим из дому. Мама думает, что так спокойнее — кажется, что в квартире кто-то есть. И я вернулся, когда было уже темно. Мне хотелось побыть одному, подумать. Я поехал в Блэкни, побродил там по пустоши. Домой вернулся только без четверти одиннадцать.
Она с облегчением вздохнула.
— Ну, тогда все, кажется, в порядке. А когда ты к дому подходил, тебе никто не встретился?
— Какая-то пара с собакой. Только они были довольно далеко. Вряд ли они могли меня разглядеть, даже если знают в лицо.
— А где ты ел? — тон у нее был резкий, допрос велся с пристрастием.
— Нигде. Мне не хотелось. Только когда уже домой приехал.
— Очень хорошо. Значит, все в порядке. Нам ничто не грозит. За мной в бунгало тоже никто не шпионил. И никто не стал бы заходить или звонить: обычно никто этого не делает.
«Шпионил». Странное какое слово она выбрала, подумал он. Но она была права. Ее бунгало, такое же невыразительное, как его название — «Вид на поле», стояло в полном одиночестве близ унылой проселочной дороги, недалеко от Хоувтона. Раньше он никогда не был там, ему не разрешалось провожать ее до дома. До прошлой пятницы. Они вместе приехали туда вечером, и Джонатан был удивлен, даже немного шокирован. Кэролайн говорила ему, что сняла бунгало вместе с мебелью у хозяев, уехавших на год в Австралию к замужней дочери и решивших там остаться. Но она-то почему решила здесь остаться? Он не мог этого понять. Не может быть, чтобы не нашлось где-то более привлекательного дома, коттеджа, который она могла бы снять, или небольшой квартирки в Норидже, купить которую у нее хватило бы денег. А тут, войдя вслед за ней в дом, он был поражен контрастом между серой скудостью и вульгарностью обстановки и строгой красотой Кэролайн. Сейчас он снова видел все это перед собой: коричневатый ковер в передней, гостиная, где две стены были оклеены обоями в розовую полоску, а две другие пестрели огромными букетами роз; жесткая софа и два кресла в грязных чехлах; небольшая репродукция картины Констебла «Телега с сеном» повешена слишком высоко, чтобы ее было хорошо видно, и в нелепой близости от непременной гравюры с желтолицей китаянкой; старомодная газовая плитка, прикрепленная к стене. Кэролайн не сделала ничего, чтобы хоть что-нибудь здесь изменить, добавить хоть что-то, что носило бы отпечаток ее собственной личности. Казалось, она и не замечает всех этих недостатков, этого уродства. А он, Джонатан, уже в передней ощутил холод этого дома. Он чуть было не крикнул ей: «Ведь это первый раз, что мы вместе! А для меня — вообще первый раз! Неужели мы не можем пойти куда-нибудь в другое место? Разве обязательно, чтобы это произошло здесь?»
Он жалобно произнес:
— Боюсь, я не смогу этого сделать. Будет неубедительно. Главный инспектор Рикардс сразу поймет, что я лгу. У меня вид будет виноватый и смущенный.
Но она решила быть с ним помягче; теперь она пыталась уверить его, что все будет в порядке:
— Он ведь и ждет, что ты будешь смущен. Ты же станешь говорить ему о том, что мы провели вечер вместе, занимаясь любовью. Это достаточно убедительно. И вполне естественно. Он нашел бы более подозрительным, если бы вид у тебя не был виноватый. Ты что, не понимаешь, что чем смущенней и виноватей ты будешь выглядеть, тем убедительней покажется твой рассказ?