Украденный роман
Шрифт:
– Это что такое? – недоуменно спросила я.
– Она перевела для тебя дневники и перепечатала, так что ты сможешь спокойно прочитать на английском.
Я кивнула, испытывая странное разочарование. Я ждала совершенно другого, когда он сообщил, что дневники наконец вернули обратно.
– А что с настоящими дневниками, теми, которые на французском? Я все-таки могу на них взглянуть?
Я хотела потрогать страницы, изучить почерк Эмилии, вдохнуть аромат слов, вышедших из-под ее руки, пусть даже со своими куцыми познаниями во французском я бы не смогла их понять. Мне нужно было увидеть эти дневники, чтобы представить,
Эш покачал головой.
– Их еще не вернули.
Я вздохнула, чувствуя, что меня обманули. Или, по крайней мере, ввели в заблуждение. В сообщении недвусмысленно говорилось о журналах.
– А эксперт? Она прислала результат исследования? Могу я его прочитать?
– Пока нет. – Эш улыбнулся, излучая беспечность, и что-то зацепило меня в этом слишком беззаботном ответе. Но я не стала спорить, потому что хотела увидеть, что он принес. Так что я взяла распечатку и затолкала все вопросы поглубже.
Перелистывая первую страницу, я все еще ощущала взгляд Эша на лице. Текст начинался уже виденным мной рукописным переводом: «Прошлой ночью мне приснилось, что я снова в Малибу».
Я подняла голову и обнаружила, что Эш так и не отвел взгляд. У меня что, кусок индейки к лицу прилип? Я потянулась, чтобы вытереть щеку, но Эш перехватил мою руку своей.
– Твои глаза в этом освещении, – мягко произнес он, глядя на меня так, словно увидел впервые, увидел по-настоящему, – они разного цвета.
Я кивнула.
– Да, у меня гетерохромия, такой вот генетический выверт. Мне всегда казалось, что это самая моя примечательная черта. – Тут я осознала, что на меня снова напала нервная болтливость, и замолчала. Эш улыбнулся краешком губ и продолжил смотреть – в таких условиях я определенно не могла сосредоточиться на тексте, поэтому спросила: – Не возражаешь, если я заберу его в спальню?
Он покачал головой и наклонился ко мне, оказавшись, пожалуй, слишком близко. Протянул руку, заправил выбившую кудряшку мне за ухо и мягко прижал большой палец к щеке, под скулой. Мне сразу вспомнились его вчерашние слова: «продолжим потом».
– Я могу пойти с тобой, – предложил он. – Весь день о тебе думал.
До того, как наорал на меня, или после?
– Прошлой ночью… – Он не закончил фразу, и кто знает, собирался сказать что-то хорошее или неприятное.
Я вдруг почему-то вспомнила, как Ной обнял меня в библиотеке, его сообщение: «Я рядом. Если понадоблюсь…», и на меня накатило желание оттолкнуть Эша, схватить телефон, позвонить Ною, попросить его забрать меня отсюда и отвезти в аэропорт, чтобы я могла вернуться в Бостон и забыть, что когда-либо встречалась с Эшем.
Но Эш наконец-то – наконец-то! – вручил мне что-то реальное (по крайней мере, я надеялась на это). Ной не ошибся – я стала писательницей, потому что любила сочинять. Но если я хотела вернуть этот статус, мне нужно было выкарабкиваться, цепляясь зубами и когтями, из той пропасти, куда я падала последние пять лет. А сейчас передо мной замаячил край этой пропасти, поэтому я не могла отступиться. Не сейчас.
Я поднялась с кушетки.
– Я его прочитаю, – твердо заявила я. – А потом мы… Мы позднее сможем поговорить.
Эш слегка нахмурился, но больше не
Из перевода я узнала все – и ничего.
Эш не ошибся – этот роман и «Ребекка» отражали друг друга, как в зеркале. Я узнавала каждую строку и каждое слово, словно встретилась со старыми друзьями; я знала, что много раз читала и перечитывала каждый абзац. Разница заключалась в том, что в этой версии мужа звали Генри Эшервуд, его первую жену – по-прежнему Ребекка, а у рассказчицы появилось имя – Эмилия. Они жила на озере Малибу, а не в Англии, и Генри Эшервуд владел универсальным магазином.
Переворачивая страницы, я чувствовала, как в кончиках пальцев все быстрее пульсирует кровь, потому что чем дальше я продвигалась, тем сильнее убеждалась, что каждая деталь, каждое предложение, каждая описанная в этом тексте эмоция соответствовали тому, что я помнила по роману Дафны дю Морье. Я как будто читала «Ребекку» через отражение в кривом зеркале. Я знала ее наизусть, но сейчас все события разворачивались чуточку иначе.
Когда Эш утверждал, что его бабушка написала «Ребекку», я и не подозревала, что даже выбор слов окажется настолько похожим. Это был не пересказ – создавалось ощущение, что перед писательницей лежала рукопись другой женщины и она просто переписывала ее. Эти тексты объединяли не только идея, сюжет или мрачная атмосфера, нет – совпадали ритм и само построение предложений. Разница заключалась только в именах и названиях.
И как прикажете теперь поступать с этой рукописью?
Услышав стук в дверь, я поняла, что за окном совсем стемнело и мне приходится щуриться, чтобы разбирать слова в наступивших сумерках – я настолько увлеклась, что не сообразила включить свет.
– Оливия, – мягко позвал Эш из-за двери, – я приготовил ужин на случай, если ты хочешь сделать перерыв и поесть.
Я представила веранду, накрытый стол, неизбежное вино, рев океана и зябкий бриз. Эша, сидящего так близко, что я забывала, как дышать, а тем более думать – вот уж последнее, что мне сейчас требовалось. Но я сомневалась, что смогу выудить из рукописи хоть что-то полезное, и аж тихонько застонала, потому что весь этот проект просачивался как песок сквозь пальцы, а если я сейчас выйду на веранду, мне, возможно, придется иметь дело с этим пресловутым «продолжим позже».
– Оливия? – снова позвал Эш. «Нет» в качестве ответа его явно не устраивало, да и мне по-хорошему правда надо было что-то съесть.
– Приду через пять минут, – откликнулась я.
Глава 33
Я вышла из спальни, дав себе твердый зарок говорить только о проекте и о распечатке рукописи.
– Видимо, они познакомились в школе для благородных девиц, – предположила я, нарезая стейк, – Эш уже дважды упомянул, что сам его жарил. – Текст похож на «Ребекку» вплоть до буквальных цитат, как будто Эмилия списала его с романа дю Морье – или наоборот. – Стейк внутри был сырым, поэтому, совершенно не будучи поклонницей плохо прожаренного мяса, я отрезала краешек и, положив его в рот, принялась осторожно жевать.