Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

— О передаче я знаю... Сделал это некий бакалавр Ван Та, дружок сына Клео. Но вот за какие услуги, не ясно... Но все равно признателен за информацию, Барбара. Как я могу отблагодарить за заботу?

— Пообещай, — сказала Барбара, — не трогать русского парня. Вот и все, что мне нужно...

Было что-то зловещее в том, что золоченый кулак, укра­денный с грузовика на берлинской Рейхштрассе, проскочил обыск французской жандармерии, осмотры вещей в казар­мах, уцелел в болотах, джунглях и пожарах, чтобы превра­титься в фетиш двух китайцев, готовых из-за него пере­грызть глотки, растоптать и его,

Бруно. За триста граммов старого дерева...

— Ты просишь о невозможном, Барбара.

— Как это понимать?

— Его невозможно тронуть. В смысле того, что за ним стоит... Мне и в голову бы не пришло... Как бы я его ни ненавидел!

Подачу кондиционированного воздуха в зал, где они ос­тавались вдвоем, выключили. Парило, а лицо Бруно остава­лось сухим, и лучи солнца, пробивавшиеся сквозь затемненные стекла, серебрили седину в усах, хотя ежик над выпуклым лбом стоял безупречным соломенным нимбом. Косой шрам на крутом подбородке порозовел, тени под гла­зами стали коричневыми, словно вечными от усталости.

Она быстро провела ладонью по ежику. Оказался необыч­но мягким.

— А я думала, твои волосы жесткие.

Бруно коснулся губами ее руки. Ниже браслета, скольз­нувшего с запястья на ладонь.

— Я вот что... вот что...

Не следовало, конечно, ему сообщать.

— Мы дадим колонку, Бруно... Общие идеи получены от коадъюторского совета, а детально развил адвокат Ли... Они разгромят Клео Сурапато. То, что он олицетворяет в деле о банкротстве Ли Тео Ленга, бывшего партнера «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Клео разденут догола и проведут в таком виде по Сити...

— Там, где кровь голубая и богатства старинные... Это, кажется, твой стереотип, Барбара?

— Подумай о себе, Бруно.

Она сожалела о допущенной слабости.

Русский передвигался вдоль розоватой стены фойе, рас­сматривал серовато-малиновые акварели «постбиологиче­ской живописи», выставленные японским аспирантом. Лю­бовь, дружба и производственная деятельность членистых червей на глубине пяти тысяч метров в океане, как сообща­лось на специальном плакате, будили ассоциации и застав­ляли оглянуться на последствия электронной цивилизации на земле.

— Вон твой коллега, — сказал Бруно. Улыбка на его лице восстановилась.

— Желаю удачи, — сказала Барбара.

Обычно Бруно испытывал чувство гадливости, наблюдая парализующее воздействие на воображение людей низших классов больших денег, которыми оперировал. Севастьянов, несомненно, являлся человеком низшего класса. Как все красные бизнесмены, он оставался неимущим.

Сумму, которую Бруно Лябасти поручил Клео и Кроту предложить, русскому бюрократу не переварить в сознании так же быстро, как это бы сделал его коллега из частной корпорации. Необходимо время, чтобы Севастьянов привык смотреть на большие деньги как на собственные.

Кроту поручалось сопровождать Клео на встречу с Сева­стьяновым, поскольку он знал лично русского банкира, по­ниженного в должности и, кажется, презираемого своими. Свидание — в золотом салоне гостиницы «Шангри-ла» на Орчард-роуд. Разговор начинать с обсуждения висящей там картины бессмертного Чжан Фуцзо «Императорские фаза­ны», цена двести тысяч долларов...

Согласие русского на встречу заполучали несколько рис­кованно. Клео, звонивший Севастьянову, сказал, что пригла­шает его побеседовать по рекомендации адвокатской конто­ры «Ли и Ли». Русский не мог по телефону, находившемуся в помещении торгпредства и прослушиваемому их контр­разведкой, подробно расспрашивать. Севастьянов, как сле­довало из намеков Ли, действовал без санкции, на свой страх и риск. А это у бюрократов — смертельный грех. Вполне возможно, русский решил сыграть личную игру. Интрижка с женой сотрудника посольства в Бангкоке — немаловажный штрих в пользу предположения.

Ведя «ситроен» эстакадой над лагуной, Бруно вздохнул. Далеко внизу напротив причала Клиффорда красные джон­ки, подняв плавники парусов, уваливались под ветер. Если бы Барбара приняла предложение на палубе посудины да Сузы... Если бы приняла.

Сбросил бы с рук «Деловые советы и защиту», «Индо-Австралийский», остановил бы захват «Нуган Ханг бэнк» и наплевал на «Мосберт холдинге» вместе с китайскими скор­пионами Клео и Кротом, а в придачу на «Бамбуковый сад» и Крут! Да, он вынашивал большой жизненный план...

Возможно, Севастьянов вынашивает собственный боль­шой жизненный план, связанный с женщиной, которая при­ходила к нему в номер в бангкокском «Амбассадоре»?

Если эта ящерица Клео оказался схваченным за хвост, именуемый Ли Тео Ленг, он же Амос Доуви, русским ловка­чом — кто бы мог ожидать от бюрократа? — пусть хвост и останется в руках удачника. Хвост, даже при цене в восемнад­цать миллионов, стоит ящерицы в любом случае.

Радиотелефон подал сигнал. Номер принадлежал его кон­торскому телефону в «Деловых советах и защите». На авто­мобиль вызовы шли по радио.

— Слушаю, — сказал Бруно.

— Рад вас слышать, дорогой господин Лябасти... Здесь стряпчий Ли из конторы «Ли и Ли».

— Взаимно, дорогой господин Ли. Взаимно... Вниматель­но слушаю вас.

— Только пожелание... Да, именно только оно. От членов коадъюторского совета. У них там складывается впечатление о необходимости передачи ваших дел.

— Передаче моих дел?

— Ну, да. У меня, знаете ли, сложилось вполне определен­ное впечатление из бесед с членами совета на этот счет. Этот город, знаете ли, господин Лябасти, Сингапур. Вы живете в нем десяток с лишним лет, не так ли? У меня сложилось определенное впечатление, что передача дел сыну в резуль­тате... в результате какого-то форсмажорного обстоятельст­ва... скажем так. Вот... передача дел сыну. Он, кажется, в Банг­коке? Вот что подходило бы сейчас и вам, и ему. По наследству... Скажем так.

— По наследству?

— Скажем так, господин Лябасти. По законам этой стра­ны, где, как писала одна журналистка, кровь голубая, а богат­ство старинное... Ваш сын сможет именно этими словами говорить о своих движимых и недвижимых активах. Вы — нет... Если согласитесь, такое же предложение получит и гос­подин Сурапато. У него тоже прекрасный сын... Правда, в отличие от Жоффруа балбес, хотя и китаец...

Бруно обошел красный «фольксваген» со срезанными для фасона крыльями. Из окна высовывалась болонка с красны­ми подтеками на шерсти под глазами. С языка тянуло слюну.