Укради у мертвого смерть
Шрифт:
— Мы говорили просто об этой стране... История, обычаи... О чем вообще люди говорят... за пивом. В субботу.
— Есть к вам и прямое замечание. Хочу высказаться открыто...
— Спасибо, — сказал Севастьянов.
— Мне кажется, что вы преувеличиваете собственную значимость в этом учреждении.
— Не понимаю.
— Пришло письмо из управления, которое вас рекомендовало сюда. Вы выступили с какими-то инициативами, направив в центр письмо, которое, оказывается, я не видел, и мне вы о нем не докладывали.
— Приехав я сообщал, что...
— Я этого не помню! Вас предупредили еще в Москве... К провалившимся
— Но...
— Получено письмо, лично ко мне, от вашего московского коллеги Семейных. Он сообщает, что они вынуждены искать вам замену. Ваши дела, видимо, настолько запутаны, что сюда категорически отказывается приезжать даже ваша жена. Так ведь?
«Есть ли у меня хоть неделя?» — подумал Севастьянов.
Воздух в груди начальника иссяк, и понадобился глубокий вдох.
Севастьянов отодвинул чашку. Шел ведь форменный разнос. Может, ему следовало встать?
— Я не хочу вас обидеть, — сказал мягко торгпред. — Только предостеречь. Ведь это моя обязанность просто как вашего старшего товарища... Воздержитесь от частных бесед с этим журналистом. Он посетил меня в этом кабинете. Какие-то не те у него вопросы... А то, что в скором времени вернетесь в Москву, не истолковывайте как результат претензий к вам по работе... Сыграли роль семейные обстоятельства. Только.
— Спасибо за доброе отношение, — сказал Севастьянов.
— Хотите еще чаю?
— Спасибо. Разрешите мне теперь уйти?
В лифте и потом, оказавшись в бухгалтерии, сев за свой стол, он думал о письме Людки Семейных торгпреду, о Клаве, которая носит теперь фамилию Немчина, о своем послании генеральному по поводу непогашенного кредита, единственного оставшегося за покойным Васильевым, об Оле, которая не может — или не хочет — приехать...
Он методично разделил содержимое двух ящиков со своими бумагами надвое — что действительно необходимо, а что — нет. Отложил сафьяновую коробочку с серебряным браслетом, купленным для Оли в лавке возле причала Клиффорда. Тщательно подсчитал, сколько ему полагается еще зарплаты на два дня вперед, открыл сейф и взял эти деньги из казенных.
Около двух часов пешком он добрался до Орчард-роуд, где пообедал в китайской супной — пельмени с креветками, крученые блинчики со свининой и мороженое. Расплачиваясь у выхода, попросил на сдачу десятицентовые монетки. У ближайшего телефона-автомата достал из бумажника картонку размером с визитную карточку, полученную от Клео Сурапато.
После третьего гудка полный достоинства баритон прозвучал в трубке:
— Эфраим Марголин...
— Господин Марголин, — сказал Севастьянов. — Говорит русский, который хотел бы обсудить сделанное ему предложение. Неплохо, если бы встреча состоялась достаточно скоро и в районе Орчард-роуд.
— Ничего нет проще, господин Севастьянов. Вестибюль гостиницы «Династия» в шестнадцать пятнадцать?
Его звонка ждали. Он не назвался, а к нему обратились по имени.
Бэзил долго смотрел сквозь огромное стекло сада-кафе на залоснившуюся под дождем улицу.
Отогнал мысль позвонить Севастьянову в торгпредство из аэропорта, когда приедет туда. Не потому, что бухгалтер мог и не добраться еще до дому. Твердо решил: «С этим покончено».
Не поднимаясь в номер, попросил индуса-портье подогнать такси и послать коридорного за чемоданом. Рассчитавшись, постоял на лестнице перед автоматическими дверями гостиницы... В двухстах метрах под откосом Кэйрнхилл-серкл начиналась улица Изумрудного Холма. Он попытался распознать черепичную крышу дома Барбары среди таких же других, но понял, что просто тешит себя иллюзией.
И тут осознал, что, в сущности, покидая Сингапур, начинает дорогу в Москву, поскольку через пару месяцев предстоял отпуск и наверняка никаких выездов из Бангкока до тех пор не случится. Домой, домой!
Ему повезло. Таксист молчал до Чанги...
Бэзил разыскал багажную тележку, водитель поставил на нее чемодан и, получив по счетчику, укатил на первый этаж аэропорта к стоянке. Табло в пассажирском зале показывало, что рейс на Бангкок вовремя. Полицейский проверил чемодан на взрывчатку и оружие, заклеил замок лентой, надписанной «Безопасность», пустил сумку с камерой и блокнотом через «рентгеновскую» установку, весело сказал:
— Когда обратно?
— Небо ведает, — ответил Бэзил, не задумываясь, откуда его знает агент.
И тут увидел Барбару возле барьера, отделявшего пассажиров от провожающих. Она мягко, будто пробовала горячую воду в ванной, помахала ему кистью опущенной руки.
— Разрешите мне вернуться за ограждение на несколько минут, — попросил Бэзил охранника.
— Пожалуйста, пожалуйста...
— Улетаешь? — спросил он Барбару.
— Провожаем, — сказал появившийся из-за ее плеча Рутер Батуйгас. Он протирал бархоткой очки, мокрые волосы отражали неоновый свет, и правый рукав был хоть выжимай. Наверное, высадил Барбару у дверей, а потом, припарковав машину, шел под дождем. К груди филиппинец прижимал зеленую папку. Выпуклые бицепсы, крупные вены на них, широкая грудь и мощная шея в открытом вороте делали его схожим с доброй лошадью.
— Кого же?
— Я попросила Рутера сопровождать... Мы провожаем тебя, Бэзил Шемякин. Мы желаем тебе доброго пути и удачи, да хранит тебя Бог!
— Будем друзьями, Бэзил? — спросил Рутер. Улыбка под усами казалась искренней.
— Будем, — сказал Бэзил.
— В машине по дороге в Чанги я посмотрел на Барбару и заметил, что эта прожженная леди сделалась красной... От волнения, конечно!
— Я и сейчас, наверное, красная, — сказала Барбара, прикладывая ладонь к щеке. — Горит?
— Не только ты одна теперь красная, — балагурил Рутер. — И я тоже, попав в вашу подозрительную компанию. Кем не приходилось бывать! Полицейским, журналистом, гангстером, клерком... Теперь заделался красным вслед за тобой, Барбара! Ну, довольно... Я с вами постоял, роль пажа при восточной принцессе на свидании с заморским чертом сыграл... Барбара, я — в баре... Бэзил, дружище, прощай и не обещай вечной привязанности. Вообще держись подальше, старина, от этих мест... А почему, поймешь после прочтения бумажек в этой папке.