Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

— Консульский отдел, — сказал он в трубку.

— Николай, это — Шемякин...

— Из дальних странствий возвратись! Ты мне маску с Бали доставил? Говори сразу...

— Я к тебе иду, — сказал Шемякин.

Дроздов сполоснул руки в крохотном умывальнике, включил кофеварку, привычно ссутулившись, взглянул в окно.

На «психодроме» журналист смешил прогуливавшихся Немчин. Клава прикладывала ладони к щекам.

Консул вернулся в кабинетик.

По регистрационному журналу Немчинам предстоял от­пуск через полтора месяца. Свидание в «Амбассадоре» уско­ряло выезд и превращало

его в окончательный отъезд. При­ходилось выселять способного дипломата. Но Дроздов не мог подвергать малейшему риску операцию, развивавшую­ся вопреки многим опасениям и по фантастически дерзкому замыслу. Шантаж Севастьянова могли начать с Клавы, в Бангкоке.

— Входите! — отозвался он на стук в дверь, наверняка Шемякина. — Там кофеварка включена и, верно, питье сго­товил ось... Наливай, иду!

Следовало еще продумать формулировку для посла.

В прихожей грохнуло и сильно пахнуло кофе.

— Разбил и пролил?

Шемякин в дверях развел руками.

— Разбил и пролил... Тряпка есть?

Молчали оба, пока варился новый кофе.

— Николай, — сказал журналист. — Что такое Севастья­нов? Парень, ехавший со мной в Сингапур...

Дроздов осмотрел чашки. У обеих отбились ручки. Раз­лил кофе. Отпил и крякнул.

— Человек. Русский человек... А почему такой вопрос?

К кофе Шемякин не притронулся, пока говорил речь в защиту готовившегося сингапурским бухгалтером героиче­ского поступка.

Дроздов не задавал вопросов и не уточнял деталей. Равно­душно катал чашку без ручки между лопатообразных ладо­ней.

Бэзил разнервничался. Будто консула подменили. Потом сообразил: между дроздовских губ не дымила сигарета.

— Ты курить, что ли, бросил?

— Бросил, — сказал Дроздов. — Хорошо теперь себя чув­ствую...

Встал, привычно ссутулившись.

— Может, ты думаешь, я выдумал про Севастьянова? — спросил Шемякин.

— Может, и не выдумал...

— Тогда надо что-то сделать для него! Поддержать... А ты зеваешь.

— Сделай...

— Слушай, Николай, ты меня не понял... Парень в оди­ночку может ввязаться в свалку. Не завтра, так послезавтра... Я чувствую. Такой он... Нужно помочь. У тебя ведь власть есть... поддержать...

— Вот и поддержи.

— Что значит поддержи? Не я консул, ты!

— А ты — пресса! Организатор, агитатор, вдохновитель и как там еще? Спроси с себя самого! Чего ты с советской власти спрашиваешь? Задай себе и другой вопрос, а потом сам, самостоятельно, без подсказки консула, ответь на него! Верю ли я, что мой соотечественник Севастьянов, русский человек, коррумпирован преступниками и намеревается сделаться перебежчиком? Прими на себя ответственность... И не лезь с этим ко мне... А то на донос как-то смахивает твоя забота...

Шемякин смолчал. Вскочил, забегал по мезонину. Вы­рвалось:

— А, черт!

— Обрати внимание, здесь учреждение, — сказал Дроздов равнодушно.

— Что же делать? Я как-то не подумал сразу, когда он делился планом в Сингапуре, что действительно ведь может ринуться в свару... Ведь погибнет же!

— Севастьянов, — сказал Дроздов медленно, взвешивая каждое слово, опасаясь сообщить больше того, чем хотел, —- действительно нуждается в сильной поддержке, но не здесь в Бангкоке или в Сингапуре... Он будет нуждаться в помощи в Москве, в своем управлении, где довольно скоро окажется снова. У них есть решение откомандировать его домой. Хотя севастьяновское начальство, я чувствую, не очень уверено в правильности такого шага... События могут пойти вразнос, и наш бухгалтер окажется в Москве настолько быстро, что не успеет обзавестись свидетельствами своей... своей... как бы тебе сказать...

— Скажи мне, дураку, сделай милость! Попытаюсь как- нибудь понять...

— Позитивной деятельности. Сформулируем так! И не ори на меня. Здесь, как пишут в романах о ЦРУ, вопросы задаем мы... А как помочь в Москве Севастьянову, не знаю, пока не знаю. Подумай и ты. Подумаем давай вместе...

Зазвонил телефон.

Дроздов выслушал, повесил трубку и сказал:

— Завканц готовит обед. На первое — бульон с яйцом, на второе — зразы... Откроет банку с селедочкой. Полтора часа назад я наобедался с одним должностным лицом за казен­ный счет, есть не хочу. А истраченного дома продукта жаль. Чем выбрасывать, скормим тебе... Ты ведь прыгаешь по ре­гиону без жены... Хоть какую-нибудь азиаточку нашел? Раз­решаю властью консула... Ха-ха!

«Нашел и без твоего разрешения», — подумал Бэзил и сказал:

— Вот что, Николай, поеду-ка я к себе на корпункт, соединюсь с редакцией и попрошу со следующей недели очеред­ной отпуск. По каким обстоятельствам, найду... Как называ­ется московская контора Севастьянова?

— Сначала обед. Какая редакция? Воскресенье сегодня... Кроме дежурных, никого в твоей газете. Рыбу ловят... Вперед к завканцу!

Бэзил мрачновато покачал головой.

По дороге к «тойоте-крессиде» на «психодроме» Дроздов спел про прекрасную маркизу, у которой все хорошо за иск­лючением пустяка.

В журналисте, кажется, не ошибся. Где это сказано: судьба человека — его характер?

В центральной картотеке генштаба, двухэтажном здании начала века, выходящем фасадом на Королевскую площадь с конной статуей монарха, капитан Супичай заполнял чис­тый бланк со знаком Гаруды и грифом «Директорат объеди­ненных разведок, совершенно секретно, ограниченный до­пуск». В графе «Имена агента» запись сделал на тайском, английском и русском. При этом пришлось консультиро­ваться с переводчиком по телефону относительно правопи­сания на родном языке непривычно звучавшей фамилии — Севастьянов.

Капитан не сомневался: бизнесмен — агент КГБ, интерес Дроздова к слежке за этим человеком повышенный.

В графе «Направление интересов» Супичай написал: «Вы­явление через банковские и финансовые связи средоточения средств наркобизнеса».

4

Севастьянова, с которым Эфраим Марголин выходил на контакт в высоком холле «Династии», ожидала плачевная участь. Адвокат испытывал патологическую ненависть к рус­ским. Все второсортное вообще вызывало в нем отвращение, а деградирующий народ, кичащийся численностью и про­сторами, именно ненависть.