Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

Бэзил Шемякин оказался в полуосвещенном зале полу­чения багажа Шереметьева-2 единственным пассажиром, покинувшим в Москве самолет, следовавший рейсом Банг­кок — Бомбей — Москва — Копенгаген. Настенные часы по­казывали четвертый час утра. Заспанный носильщик выки­нул из-под резинового фартука над проемом грузового отсека его чемодан на ленту выключенного траснпортера.

После бангкокского и сингапурского аэропорт казался маленьким и пустынным по-провинциальному.

Таможенник, ткнув печатью в декларацию, не взглянул ни на него, ни на паспорт.

Шоссе в сторону ленинградской дороги перекрывали клочки

сероватого тумана. Пахло хвоей.

С такси повезло. Он пожалел только, что подарил водите­лю пачку английских сигарет «Данхилл», за которые тот, стараясь казаться вежливым, пересказывал вчерашние газе­ты до самой Неглинной.

Соседка, не видевшая его почти год, крикнула из общего тамбура:

— Васька! Гостинец привез?

— Привез, — ответил Бэзил. — Вот разберу чемодан...

— Ну, смотри! Чтоб хороший... Я ушла на работу!

Дождавшись восьми утра, он отправился в третий разряд Сандуновских бань, чтобы не стоять в очереди во второй и высший. Потом зашел в шашлычную возле Пушечной. Но­жей и вилок не давали, только ложки, поэтому резал мясо перочинным ножом. Полстакана коньяку за шесть рублей ему плеснул, прикрыв бутылку газетой, сосед по столу. На газете Бэзил увидел информацию со своей подписью о смене правительства в Бангкоке.

Дома он спал до шести вечера. В редакции в день приезда не ждали.

В семь тридцать Бэзил вышел из метро «Киевская» и долго искал нужный дом на Киевском бульваре. Цифровой порядок домов обрывался и вдруг возобновлялся по другую сторону длинного сквера.

Перед закрытой дверью в подъезде пришлось потоптать­ся. Севастьянов не знал запорного кода. Помогла сморщен­ная старушка в давно не виденных фетровых ботах, со злю­щей собачкой под мышкой. В лифте собачка скалилась, а старушка посматривала подозрительно и, выйдя первой, ка­жется, стояла на площадке, поджидая и прислушиваясь, в какую квартиру он позвонит.

Обитая дерматином дверь открылась, к удивлению, не внутрь, а наружу, появился небольшого роста человек с круг­лым, гладко выбритым лицом. Бровки его поднялись, когда Бэзил сказал, что пришел от Севастьянова, с которым судьба свела в Сингапуре.

— Вы ведь Семейных? — спросил Бэзил.

— Я — Семейных и чрезвычайно рад вестям от Севасть­янова! Его друзья — мои друзья! Ну, как он там, наш родной человечек? Да вы входите, входите...

При пожатии ладонь Семейных напоминала дохлую ры­бу.

В комнате, куда его провели заставив предварительно сменить ботинки на пушистые клетчатые шлепанцы с пом­понами, на диване восседала с поджатыми под ворсистую юбку ногами красавица с волосами, стянутыми в тугой жид­кий пучочек на затылке. Протянув кончики сухих пальцев с массивными серебряными кольцами, сказала:

— Я — Марина Владленовна.

— Ответственный сотрудник секретариата нашего гене­рального директора, — пояснил Семейных. —- Большой друг...

Пришлось, повинуясь жесту Семейных, сесть на диван, почти в ногах у красавицы.

Коротко и жестко Бэзил изложил замысел, вынашивав­шийся Севастьяновым в Сингапуре, непредсказуемость бу­дущих его шагов, в особенности после решения в управлении об его скором отзыве домой. Согласился с доводом Семей­ных, что Севастьянов действительно превысил скромные служебные полномочия, действует торопливо, без согласова­ния с Москвой, то есть генеральным и Семейных. Но отзы­вать теперь, не дав ему еще пару месяцев, значило бы бить по рукам, которые практически взялись уже за деньги, недобро­совестно присвоенные партнерами бывшего севастьяновского начальника Васильева.

Запах жареных кабачков заставил поднять глаза от узора на ковре, в который Бэзил уставился, произнося речь. Фар­форовое блюдо держала махровыми рукавицами, слегка от­вернув лицо от пара, высокая, намного выше Семейных жен­щина, внимательно и враждебно, открыто враждебно разглядывавшая Шемякина. С какого времени она его слы­шала, он не приметил.

Не мог знать Бэзил, конечно, что хозяин квартиры же­нился на женщине, которая много-много лет назад любила Севастьянова и Севастьянов любил ее. Неведомо было Ше­мякину, что хозяин квартиры, в те далекие времена аспи­рант, играл в теннис с ее отцом и однажды получил пригла­шение на кофе и коньяк. После брака с дочерью финансиста-теоретика Семейных терпел ее любовников, молчал и молчал, перемещаясь по престижным отделам, входившим с бумагами в правительство. Семейных считал себя не менее способным, чем покойный Васильев, и уж несомненно талантливее Севастьянова. При этом его мнение полностью совпадало с мыслями жены, стоявшей с фарфо­ровым блюдом в середине комнаты.

— Это очень интересно, что вы заявились сюда с таким разговором, — сказала Марина Владленовна, спуская строй­ные ноги и ловко вдевая узкие ступни, просвечивавшие сквозь чулки, в шлепанцы с зелеными помпонами.

Бэзил взглянул на свои. Помпоны оказались малиновы­ми.

— Интересно или неинтересно, — сказал Бэзил, — но Се­вастьянову следует дать время...

— Возможно, что и так, — сказал Семейных, наклоняясь с пуфика, на котором сидел, и дотрагиваясь ладошкой до шемякинского колена. — Но вы рассуждаете как человек... как человек прессы. Севастьянову ничего не удастся переменить, сиди он в Сингапуре дополнительно год!

— Почему? — спросил Бэзил.

— Решение, на основе которого он в торгпредстве, не дает ему такой возможности. Это — раз. Второе... Допустим в по­рядке бреда, что восемнадцать миллионов возвратятся к Се­вастьянову. Но они возвратятся именно к Севастьянову. Как результат его личных несанкционированных действий. Как он оприходует, извините за канцелярщину, деньги? Поду­майте хорошенько... Восемнадцать миллионов! Нет свидете­лей, нет входящих официальных документов к таким день­гам... Досужие умы, вот именно — досужие... зададутся вопросом: а сколько же себе в карман положил энергичный Севастьянов, пока... э-э-э... господа капиталисты уговарива­ли его не терзать их насчет невозвращенного должка?

Бэзил встал с дивана.

— Достоинство и честь человека разве не могут быть по­рукой? Да поднимите старые бумаги, счета, соглашения... как там это называется? Обоснуйте появление этих милли­онов, акт составьте!

— У денег нет достоинства, товарищ, -— сказала женщина, принесшая кабачки. — У денег есть счет, а в их взаимоотно­шениях с родом человеческим — старинная итальянская двойная бухгалтерия с четкими понятиями приход и расход.

Демонстративно на столе расставлялись три тарелки, взятые из стеклянного шкафа у окна, за которым включи­лась тусклая неоновая надпись «Гостиница «Украина» без буквы «с». Время ужина, на который гостей не ждали.