Ультиматум Борна
Шрифт:
– Я позвоню в Бюро. Благодаря нашему пугливому бюрократу теперь они сделают все, что я скажу. Не подвергай себя опасности, друг мой.
– Не хочу тебя обидеть, Франсуа, но ты сам говорил мне, что знаешь в Бюро не всех. Я не могу допустить ни малейшего шанса утечки. Даже один человек сможет предупредить его.
– Позвольте мне помочь, – низкий тихий голос Доминик Лавьер прорезал проникающий в салон шум двигателя, напоминающий завывания заводящейся бензопилы. – Я могу помочь.
– Я уже понадеялся на твою помощь, леди, и она вела меня к собственной гибели. Нет уж, спасибо.
– Это было раньше, а не сейчас. Как тебе должно быть очевидно, мое положение сейчас действительно безнадежно.
– Кажется, я это где-то уже недавно
– Нет, не это. Я добавила слово «сейчас»… Ради бога, поставь себя на мое место. Не стану делать вид, что поняла все, но, кажется, этот древний boulevardier рядом со мной только что случайно упомянул, что позвонит в Deuxime – в Бюро, мсье Борн! Да это же почти французское гестапо! Даже если мне удастся выжить, я помечена этим правительственным отделом. Меня, несомненно, сошлют в какую-нибудь ужасную колонию на другом конце света – о, я весьма наслышана о Втором бюро!
– Да ну? – удивился Бернардин. – А я – нет. Звучит вполне даже симпатично. Просто замечательно!
– Кроме того, – продолжала Лавьер, пристально глядя на Джейсона и стягивая с головы белую остроконечную шляпу – жест, от которого брови водителя, видевшего это через зеркало заднего обзора, поползли вверх. – Без меня, без моего присутствия в совершенно другой одежде в «Морисе» Карлос и близко не подойдет к улице Риволи… – Бернардин постучал по ее плечу, поднеся указательный палец к губам и кивая в сторону переднего сиденья, после чего Доминик быстро добавила: – Человека, с которым вы хотите побеседовать, там не будет.
– В этом что-то есть, – сказал Борн, наклонившись вперед и глядя мимо Лавьер на ветерана Бюро. – У нее квартира на Монтейне, где она должна сменить одежду, и ни один из нас при этом не должен пройти с ней.
– Дилемма, не так ли? – ответил Бернардин. – И мы не сможем прослушать телефон с улицы, верно?
– Идиоты!.. Да у меня нет другого выбора, кроме как сотрудничать с вами, и если вы не можете этого понять, то вас смогут обвести вокруг пальца даже дрессированные собаки! Этот старик… пожилой человек рядом со мной найдет мое имя в файлах Второго бюро с первой же попытки, как известно великому Джейсону Борну, если он хотя бы вскользь знаком с Бюро, и поднимется несколько интересных вопросов – кстати, некогда заданных моей сестрой Жаклин. Кто такой этот Борн? Он настоящий или нет? Это киллер из Азии или просто обманщик, подсадная утка? Однажды ночью она сама позвонила мне из Ниццы, перебрав бренди, – ту ночь мсье Хамелеон, быть может, помнит – чрезвычайно дорогой ресторан за городом. Ты угрожал ей… во имя влиятельных безымянных людей ты угрожал ей! Ты требовал, чтобы она открыла тебе то, что знала о каком-то ее знакомом – кто это был, я тогда не имела понятия, – но ты напугал ее. Она говорила, что ты был в бешенстве, глаза у тебя блестели и ты выкрикивал слова на непонятном ей языке.
– Я помню, – ледяным тоном перебил Борн. – Мы вместе ужинали, я угрожал ей, и она была напугана. Она пошла в дамскую комнату, заплатила кому-то, чтобы тот позвонил, и мне пришлось убраться оттуда.
– И теперь Второе бюро в союзе с теми влиятельными безымянными людьми? – Доминик Лавьер несколько раз покачала головой и понизила голос: – Нет, мсье, я хочу жить и не хочу бороться против таких обстоятельств. В баккара самое важное – знать, когда не следует делать передачу.
После короткого молчания заговорил Бернардин:
– Так каков адрес вашей квартиры на Монтейне? Я дам его водителю, но перед этим: поймите меня, мадам, если ваши слова окажутся ложными, на вас обрушатся все истинные ужасы Второго бюро.
Мари сидела за столиком, привезенным комнатной обслугой, в своем маленьком номере в «Морисе», читая газеты. Ее внимание все время отвлекалось на разные мысли;
Не думай о них, это слишком больно. Думай о Дэвиде… Нет, думай о Джейсоне Борне! Где? Сконцентрируйся!
Она отложила парижскую «Трибюн» и налила себе третью чашку черного кофе, поглядывая на французские двери, ведущие на небольшой балкон, с которого открывался вид на улицу Риволи. Ее раздражало то, что некогда яркое утро превратилось в унылый серый день. Скоро начнется дождь, еще больше затрудняя ее поиск. Она глотнула кофе и поставила элегантную чашку на элегантное блюдце, жалея, что это не одна из тех простых кружек, которым они с Дэвидом отдавали предпочтение в своем сельском домике в Мейне. О боже, вернутся ли они туда когда-нибудь? Не думай о таких вещах! Сконцентрируйся! Невозможно.
Она снова взяла «Трибюн» и стала бесцельно просматривать страницы, видя только отдельные слова – никаких предложений или абзацев, никаких связных мыслей – только слова. Потом взгляд ее остановился внизу очередной бессмысленной колонки, на единственной бессмысленной строчке, заключенной в скобки, в самом низу бессмысленной страницы.
Это было слово Амам, за которым следовал телефонный номер; и несмотря на тот факт, что вся газета была на английском языке, ее легко переключающийся на французский мозг тут же попытался перевести это слово. Она собиралась уже перевернуть страницу, когда другая часть ее мозга крикнула ей: Стоп!
Амам… Имя, перевернутое ребенком, впервые пытающимся освоить язык. Джеми – их Джеми! Шутливое перевернутое имя, которым он звал ее несколько недель подряд! Дэвид шутил об этом, тогда как она беспокоилась, не страдает ли их сын дислексией.
– Он, возможно, тоже сконфужен, амам, – смеялся тогда Дэвид.
Дэвид! Она встряхнула страницу; это был финансовый раздел газеты – раздел, которому она каждое утро за чашкой кофе инстинктивно уделяла больше внимания. Дэвид отправил ей послание! Она оттолкнула стул, отчего тот опрокинулся на пол, схватила газету и ринулась к телефону на столе. Дрожащими пальцами набрала номер. Ответа не было. Решив, что в суматохе она ошиблась или не набрала местный парижский код, набрала еще раз, медленно, тщательно.
Нет ответа. Но это был Дэвид, она чувствовала, она знала это! Он искал ее в Трокадеро и теперь воспользовался прозвищем, известным только им двоим! Любимый, любимый, я нашла тебя!.. Она также знала, что теперь неспособна оставаться в четырех стенах маленького номера отеля, меряя его шагами и поминутно набирая номер, сходя с ума от каждого неотвеченного звонка. Когда ты отчаешься и закрутишься, чуть не разрываясь на части, найди какое-нибудь место, где ты сможешь двигаться, оставаясь незамеченной. Не переставай двигаться! Это жизненно важно. Не позволяй голове взорваться. Один из уроков Джейсона Борна. У нее кружилась голова. Мари оделась быстрее, чем когда-либо в жизни, вырвала послание из «Трибюн» и покинула угнетающий номер, с трудом заставляя себя не бежать к лифту, желая влиться в парижские уличные толпы, где она сможет двигаться незамеченная. От одной телефонной будки к другой.