Ультрафен
Шрифт:
– Пятьдесят три-четыре.
– А может, он от сильного алкогольного опьянения скончался? Он ведь из медвытрезвителя?
– Хм. Анатолий Максимович, ещё не зная лабораторных анализов, могу с уверенностью сказать – покойный не был пьян.
Феоктистов еще больше удивился и дернул уголком губ, невольно подражая своему начальнику, причмокнул; дурная привычка, как наследственность.
– Ой-е-ёй!.. Вот это уха из петуха…
– Да-с, молодой человек. Но подождем анализы.
Бердюгин взял ручку и стал что-то записывать в журнале. Феоктистов сидел какое-то время неподвижно, усваивая информацию. Потом потянулся к телефону.
– Разрешите,
Тот кивнул: пожалуйста…
Анатолий набрал номер. Послышались гудки: занято. Вновь набрал. И вновь занято. Он посидел какое-то время, слегка наклонившись над телефоном. Лицо его было задумчивым и сосредоточенным. Спросил:
– Из прокуратуры никто не приезжал?
– Зачем? Они ждут заключения. Это вам не сидится.
Следователь вновь набрал номер телефона. Послышался знакомый голос.
– Алле, Гоша. Это Феоктистов… Слушай, я просил тебя взять с патруля объяснительные… Так вот, попроси их написать полный отчет по этому задержанию, притом самым подробнейшим образом: часы, минута, а так же о чём говорили с задержанным, и что он им говорил. Так. И мне самому с ними хотелось бы поговорить… Я?.. Да где-нибудь через полчаса, час. Они когда меняются?.. В двадцать. Они рядом? Так дай им трубку… Кто?.. А, Васьков. Слушай, Сергей, ответь мне пока на один вопрос: во сколько вы подняли отдыхающего в сквере?.. В 9.10 обнаружили. В 9.27 отправили. Хм… – (“А, эти олухи, что мне написали?!.”) – Ну и ещё один вопрос на засыпку. Он сильно был пьян? От него пахло?.. Не знаешь, не нюхал… Бутылку “солнцедара” залудил. Ну-ну… Ну что же, скоро узнаешь, и нюх у тебя и твоего напарника прорежется. Напишите мне объяснительные самым подробнейшим образом и ждите меня. Я заеду, – положил трубку. – Идиоты!
Феоктистов посидел, обдумывая дальнейшие свои действия.
Молчание прервал Бердюгин, до этого искоса наблюдавший за ним.
– Анатолий Максимович, вы верите в то, что в человеке есть душа? Я имею в виду не абстрактное и не религиозное её понимание и толкование, а как субстанцию? – он с насмешливым прищуром посмотрел на собеседника.
– Да как-то не задумывался. А что?
– Я в молодые годы тоже не задумывался, хотя в институте и начал почитывать кое-какую литературу по этому вопросу: Платона, Шеллинга, Шредингера… Но больше наших, отечественных ученых-философов: Вернадского, Бехтерева, Мечникова, Циолковского. У многих ученых-теоретиков есть утверждение, что человек состоит из двух субстанций: биологической и духовной. А недавно промелькнуло сообщение, что ученые Гарвардского университета смогли установить – путём взвешивания умирающего человека и умершего, – что его вес уменьшается до шести грамм. По их утверждению, душа человека весит именно столько.
– И что, это дает основание верить в её существование?
– Ну, если это не связано с погоней за сенсацией, то возможно. Я же, – он доверительно и мягко улыбнулся, – исхожу только из своих наблюдений.
– То есть… Вы тоже покойников взвешиваете?
– Нет. У меня другое… – Игорь Васильевич посерьёзнел.
– Что же? Или вы хотите сказать, что там за стенкой, – Анатолий показал большим пальцем левого кулака на стену, – у этого трупа душа расхаживает по моргу?..
– Вы не допускаете подобного?
– Хм… – Феоктистов недоверчиво, со скрытой подозрительностью на вменяемость, посмотрел на собеседника. Он даже незаметно поежился,
Бердюгин засмеялся, поняв его состояние.
– Успокойтесь, Анатолий Максимович. Я нормальный человек и в здравом уме. Я ведь хирург-травматолог и патологоанатом по совместительству.
– Я знаю. Хирург и большой сторонник доктора Илизарова.
– Вот видите, – опять засмеялся Игорь Васильевич. – Не так уж я безнадежен. А если учесть, что я у Илизарова кое-чему и научился. Это вы можете наблюдать в отделении травматологии…
– Вертолетчики не в гипсе, а с металлической арматурой?
– Да. …то шансы мои повышаются? – Анатолий, улыбнувшись, кивнул. – Однако вашему сотруднику я на спицы челюсть сажать не стал. Предоставил другому хирургу из отделения поработать – сшить. Придётся Мизинцеву через соломинку питаться, бульончиком, чайком, молочком.
– Не повезло парню. Они там, в пару сами поперекалечились.
– Хм. Не знаю, не знаю, что у них там было… Однако, как надо биться головой о цементный или кафельный пол, чтобы самому себе сделать из лица отбивную котлету?
– У него что, кроме челюсти еще есть какие-то повреждения?
– Да на нём лица нет! На теле кровоподтёки. Такое может быть только после жесточайших побоев.
– Игорь Васильевич, вы мне сегодня одно интереснее другого преподносите.
– А вы сходите к нему. Посмотрите на его лицо и попросите раздеться.
– Хорошо, непременно. Только, мне кажется, что вы ещё хотели мне что-то рассказать?
– Ну, если вас интересуют вопросы духовной субстанции, то можем продолжить.
– Пока есть время, пожалуйста.
– А вы не усмехайтесь так недоверчиво. Если вы не побоитесь, то я вам могу предоставить случай в этом убедиться. – Бердюгин выжидающе с насмешкой посмотрел на Анатолия. – Ну, так как? Хотите увидеть то, что отвергают материалисты? Или побоитесь?
– Да нет, почему же… Я с удовольствием.
– Не бледнейте, это не страшно. Даже, наоборот, забавно.
– Я готов, Игорь Васильевич.
– В таком случае, Анатолий Максимович, я хочу взять с вас слово.
– Слово? Какое слово?..
– А такое… Слово чести. Слово офицера. Слово на то, что вы сейчас увидите и узнаете – будите хранить в строжайшей тайне! И до тех пор, пока я вам не разрешу её открыть. – Бердюгин поднялся.
– Хорошо, Игорь Васильевич. В моём слове можете не сомневаться. Я его даю. – Феоктистов тоже встал и, едва не по-пионерски, вскинул руку, скорее в шутку, ещё недостаточно серьезно воспринимая слова Бердюгина.
Доктор, видимо понимая его, заходил по кабинету, пускаясь в объяснения.
– Я, почему к этому так обстоятельно отношусь, Анатолий Максимович? Эта моя научная разработка, ещё не во всем совершенная, требующая ряд модернизаций и испытаний. Я даже моих коллег к сему предмету не подключаю.
– А меня, почему решили посвятить?
– Вас?.. – Бердюгин приостановился и загадочно улыбнулся. – Есть “почему”. Но об этом позже. Есть у меня одна мысль… – он прошёл к сейфу, к невысокому белому ящику, стоявшему в дальнем углу за стеклянным шкафом.
Бердюгин открыл его и достал один за другим два черных футляра: один – от бинокля, другой – продолговатый, похожий на студенческий туб, длиной сантиметров шетьдесят. Бинокль повесил на плечо, а цилиндр подал Феоктистову.
– Берите и пойдёмте. Только осторожно, не выроните.