Ультрафен
Шрифт:
– Счастливо вам доехать!
Мужчина ответил хрипловатым голосом:
– Счастливо и вам. Спасибо за хлеб-соль…
– Не стоит. Мы ж люди, помогать друг другу должны, выручать.
– До свидания! – попрощалась женщина, жена пассажира.
– До свидания…
Дверь за пассажирами закрылась, и купе вновь погрузилось в тишину.
Станция небольшая. Поезд приостановился минуты на две и тронулся. Мужчина некоторое время смотрит в окно с верхней полки, на пробегающие мимо огни станции, на редкие огоньки какого-то
Мужчина не спит. Боится заснуть. Боится пережить продолжение известного ему с детских лет не то кошмарную явь, не то страшного сна.
Бояться стал за сердце, которое после таких наваждений и снов, сбивается с ритма, то замирает, немеет, то окатывает горячей волной.
Всякий раз, успокаиваясь после сна, спрашивал неизвестно кого: к чему они? зачем? и отчего эти видения стали так часты… Такое пережить заново он не хочет даже во снах.
Стучат колеса, покачивается вагон, и пассажир, незаметно для себя самого вновь засыпает…
Майск.
1
Утро, начало рабочего дня. В кабинете начальника следственного отдела уголовного розыска майора Прокудина заканчивается короткое совещание сотрудников. Прокудин прохаживается вдоль окна, по его поведению чувствуется, что он доволен работой подчиненных.
За окном солнечно, тепло. Сквозь открытую фрамугу слышны редкие голоса милиционеров линейного отделения, шум подъезжающих и отъезжающих автомашин – дежурных ПМГ, лай служебных собак со двора капезе, птичий гомон на деревьях, стоящих напротив за подъездной площадкой.
– Хорошо, я больше вас не задерживаю. У кого какие вопросы, валяй, –говорит майор в заключении.
Феоктистов, Михалев, Анонычев и Юрочкин поднимаются, придвигают за собой стулья к столу и направляются к выходу.
– Толя, ты ещё на минутку задержись, – говорит Прокудин.
Феоктистов вернулся и встал за стулом, где только что сидел.
– Сядь, – махнул рукой майор на стул. – Вот что, Толя, прокуратура жалуется на тебя.
– За что? – удивился Анатолий.
– Да, говорят, суешь нос в чужие дела. Это по медвытрезвителю.
– Ну, это напрасно, – усмехнулся Феоктистов.
– Учти, Анатолий, нам нет никакого резона с прокуратурой вступать в конфликт. Этого еще не хватало! Хотят сами дело крутить? – отдай. Им и карты в руки. С нас одной головной болью меньше. Согласен? – Феоктистов кивнул, но с сомнением пожал плечом. – Ну, вот и договорились. Занимайся этим… э-э… склочником. Как его там? – Побитый или Ошпаренный?
– Шпарёв.
– Вот-вот. Шпарёвым.
– Кто вам сказал, что Шпарёв склочник?
– Да я тут поговорил с его руководством. Не очень-то о нем большого мнения.
– На мнение полагаться – это ещё не основание для правового заключения. Ещё смотря, кто его выражает? Кто, если не секрет?
– Да какой тут может быть секрет? Блатштейн. Вчера мы с ним встречались.
– Хм, понятно…
– Что усмехаешься? Уж кто-кто, а он-то своих людей знает.
Прокудин, почувствовав иронию капитана, устремил на него взгляд, пытаясь уловить его недоговоренность. Но допытываться не стал.
– А по медвытрезвителю дело отдай прокуратуре. Пусть сами с ним парятся. А со Шпарёвым крути, как тебе захочется.
– Прости, Евгений Моисеич, но по медвытрезвителю дело почти закончено и отдавать готовое дело…
– Ты, Анатолий, делай то, что тебе говорят: отдай!
– А как же наши обязательства, процент раскрываемости?
Прокудин теперь более продолжительно и пристальнее посмотрел на подчиненного, но не в глаза, а в переносицу. Дважды причмокнул уголком губ.
– Анатолий Максимович, чтоб вам было понятно, разъясняю по третьему разу: с прокуратурой надо идти на компромисс. Или жертвовать делом, или она будет сидеть у нас на шее по каждому пустяку. Это же понятно и без переводчика. Поэтому давай жертвовать одним делом, чтоб потом нам не пожертвовать кем-нибудь из нас. Понял?
– Ах, даже так?
– Да, даже так. Не вступай с прокуратурой в конфликт. Это приказ!
– Ну что ж… раз приказ, отдам.
– Когда?
– Сегодня вечером или завтра утром. А кому?
– Следователю М'aлиной.
– Хорошо. Я с ней сам сейчас свяжусь.
Прокудин одобрительно кивнул.
– Могу идти?
– Нет, погоди. – Прокудин побарабанил пальцами по столу. Вначале нахмурил брови, деловито сосредоточился, поведя взгляд на телефоны. Потом, почмокав уголком губ, сказал: – Всё хочу с тобой поговорить о Михалёве, – и, не поворачивая головы, косо посмотрел на заместителя.
– Да? – удивился Анатолий. – И что вас в нём привлекло?
– Жалуются на него.
– Кто?
– Люди, – неопределенно пожал майор плечами. – Задержанные. Как он с ними себя ведёт? Хамит, кричит. Это что, Бериевские времена?
– Насколько мне известно, при нём много не кричали. При нём больше били и приводили экзекуционные мероприятия.
– Вначале тоже кричали.
– Но от крика до рук, есть моральный порог. У Миши он высок, и переступать его он никогда не будет. А то, что кричит…
– А то, что кричит?
– Ну, каждый по-своему выражает свои эмоции. И у него эта дурь напускная.
– Так, похоже, ты его действия одобряешь?
Феоктистов рассмеялся.
– Действия – да, матершинину – нет.
– Так вот, Феоктистов, с пережитками прошлого кончаем. Я этого не потерплю, – Прокудин хлопнул ладонь по столу.
– Я тоже не терплю. Но, у каждого свой метод работы.
– За этот метод он может выскочить из органов.
– Да? Уже? – Феоктистов криво усмехнулся. – Не рановато ли товарищ майор вы такими кадрами начали разбрасываться? Потерпите…