Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника
Шрифт:
– Почему модели?! – меня уже шатает.
– Из-за контекста, – еще ласковее говорит теща. – Во-первых, сейчас время гламура. А можешь ли ты представить гламурную Новодворскую?
Я содрогнулся.
– Вот именно, нельзя подсовывать народу два ужаса одновременно, – подтвердила теща. – Кроме того, Россия любит палку.
– Не любит! – стону я, примериваясь, как вылить на тещу мое месиво. – Просто правящая клика захватила телевидение.
– Напомни, как русские ласково называют зиму? – ядовито прерывает меня теща.
– Зимушка, –
– А есть слово «летушко»? Нет! А это значит, что русские любят проблемы. Сорок градусов мороза, батареи украли, кочегар пьяный, ребенок, как сосулька, а они – «зимушка»! Так что несешь русским демократию – неси и палку. А это и есть Путин.
– Все! Гадацкветилиа! Мивдиварт Италиаши! – кричит жена.
– Дешевле всего Италия, – переводит теща, забирая у меня ореховую смесь. – Завидую вам. Нет, чтоб меня с собой взять!..
Я представляю, что бы я сделал с тещей в итальянских Альпах. Вместе с Новодворской мы набили бы ее чучело благовонными травами и сдали бы, за деньги, в горную гостиницу.
Она бы стояла при входе, как ставят медведя с хлебом-солью.
И это была бы только малая часть расплаты за непонимание либеральных идей и лживую трактовку менталитета русского народа. Как бы мне хотелось, чтобы, когда высылали грузин из Москвы, именно она, в кандалах и оковах, с ненавистными баклажанами в зубах, ползла к самолету…
– Быстрей к столу, а то остынет, – командует теща, прерывая сладкое видение, и мое тело начинает, помимо воли, активно перемещаться в сторону дымящихся кусков мяса.
Конечно, я обязательно додумаю форму мести.
Но это сразу после обеда!..
НУ, А ТЕПЕРЬ ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МОЮ ЮНОСТЬ.
КОГДА Я ОКОНЧИЛ ШКОЛУ, ТО СОВЕРШЕННО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЛ, ЧЕМ ЗАНИМАТЬСЯ.
И ОДИН ЗНАКОМЫЙ ЗА РУКУ ПРИВЕЛ МЕНЯ В ЭСТРАДНОЕ УЧИЛИЩЕ. ИМЕННО ТАМ Я ВПЕРВЫЕ ВЫШЕЛ НА СЦЕНУ ПЕРЕД ПУБЛИКОЙ И ПОНЯЛ, ЧТО ЕСЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ТЕБЯ СЛУШАЛИ, НУЖНО УМЕТЬ СКАЗАТЬ ЧТО-ТО ВАЖНОЕ.
ПОЭТОМУ ТО, ЧТО Я ДЕЛАЮ НА «ЭХЕ МОСКВЫ» ВОТ УЖЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ, – НЕ БОЛЕЕ, ЧЕМ ПРОДОЛЖЕНИЕ МОЕГО ЮНОШЕСКОГО ОПЫТА.
А ПОТОМ, ТОЖЕ В ЮНОСТИ, Я ПОСТУПИЛ В ГИТИС И СТАЛ ТЕАТРАЛЬНЫМ РЕЖИССЕРОМ, ПОСЛЕ ЧЕГО РАБОТАЛ В ТЕАТРЕ И СТАВИЛ СПЕКТАКЛИ.
ТО, ЧТО Я ДЕЛАЛ НА ЭСТРАДЕ И В ТЕАТРЕ, ДАВНО ЗАБЫЛОСЬ, НО ЭТИ ДВЕ УДИВИТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ ОСТАЛИСЬ.
Гопак
То, что советско-африканская дружба всегда была крепка, все хорошо знают.
Многие даже помнят, как, гуляя вечером по парку, можно было в особо темном уголке неожиданно наткнуться на висящее в воздухе мороженое.
Когда первый испуг проходил, и глаза привыкали к темноте, постепенно становился виден хозяин мороженого – веселый парень из очередного Университета дружбы народов.
Этих ребят было великое множество, они пользовались громадным
То ли по этой причине, то ли по какой-то другой африканцев старались не называть в разговоре «неграми» – почему-то считалось, что это для них оскорбительно.
На Украине, где собственно и произошли описываемые события, их называли «чернявые». Это было как-то необидно, тем более что так же называли цыган, кавказцев и молдаван, которых в городе было пруд пруди. Да и слово, если вдуматься, лишено национальной окраски.
Правда, следует заметить, что к африканцам отношение было все же неоднозначным. Дело в том, что хотя многие из них выглядели скромно, на самом деле были сыновьями африканских царьков и племенных вождей. Возможно, из-за этого их иногда заносило, и возникали драки с местными.
Местные, конечно, африканцев били, но, опять же, били аккуратно.
Во-первых, потому что сколько их ни бей – синяков не видно.
Во-вторых, очень уж местным хотелось бананов и ананасов. Появление же этих диковинных фруктов в магазинах советская пресса связывала исключительно с полным и окончательным освобождением Африки от колониализма.
В одном южном городе, с местным отделением такого вот университета, и должен был состояться концерт нашей студенческой бригады.
Это была летняя практика студентов Училища эстрадного искусства, а директора филармоний таковых не жаловали.
Директора филармоний любили Соню Ротару или Юру Антонова. В крайнем случае в то время малоизвестного Валеру Леонтьева.
А особенно они любили и уважали Иосифа Кобзона, ибо Кобзон был способен на все. Это «все» заключалось в том, что он мог дать в любой «тырловке» сколько угодно полных концертов, ни на песню их не сокращая. При этом мог давать эти концерты, как киносеансы, – каждые два часа, ничуть не уставая.
Когда приезжал Кобзон, директора филармоний брали на концерт своих жен. И те сидели в первом ряду, закрывая своими высокими начесами весь вид остальным зрителям.
Эти начесы в народе называли «халами» по названию сорта украинской белой булки – длинной и плетеной.
Жены директоров филармоний сидели с прямой спиной и строгим видом, подчеркивая неоспоримый факт, что именно их муж привез Кобзона.
Но даже они размякали, когда Кобзон, отпев что-то партийное и комсомольское, переходил к еврейской тематике.
И когда в зале начинал грохотать фрейлехс, то высокие «халы» качались в такт музыке, а руки директорских жен начинали хлопать, но обязательно на первую долю – так и теперь хлопают во время эстрадных концертов на всем пространстве бывшего СССР.
Что касается нас, никому не нужных, то директора филармоний договаривались так: под водку и салат «оливье» один директор давал обязательство устроить для нас двадцать концертов и оплатить их, независимо от количества зрителей.
Это называлось «брать на гарантию».