Умножители времени
Шрифт:
обидное, что она "глянулась" Сен-Жермену. Это она умела! Его любовница,
мадам Помпадур в одна тысяча семьсот шестьдесят первом году сильно
приболела, и он, предчувствуя её кончину через три года, "обратил внимание"
на Катьку. Глаза её колдовские! Не сильно его смущало, что с Григорием
84
Орловым он был в дружеских отношениях... Он имел слабость к властным,
сильным и страстным женщинам... И он к тому же терпеть не мог Петра
Третьего. Тот более
короля Карла Двенадцатого, нежели внук Петра Великого. Россию Петр Третий
не любил! Но позвольте спросить, зачем Сен-Жермену надобно стало хоть и
косвенно, участвовать в перевороте! Да, он не предполагал, что Петра
Федоровича убьют. Он раскаивался позже. И что Алексей Орлов впоследствии
предаст княжну Тараканову. Подло предаст, став по существу убийцей. И не
закончилась цепь подлостей и убийств. Следом должен был погибнуть Павел
Первый. Ах, Сен-Жермен! Такой, изволите видеть, непрозорливый Иерарх
Новой эпохи, Великий Посвященный. Нет, я не могу судить обо всем! Быть
Судией на вершине... Нет! Да и трудно Сен-Жермену под дамской юбкою было
быть прозорливым!
– Да, вот Рерихи и Блаватская ценили и чтили его. Голицина Наталья
Петровна, прообраз "Пиковой дамы", усатая княгиня, фрейлина при дворе
четырёх императоров, статс-дама и ученица Сен-Жермена. Это он поведал ей
секрет трёх карт - заметил "образованец" Всеволожский.
– Вы, милостивый государь, соблаговолите вспомнить: Тьма и Свет...
Признаюсь также, что к господину Пушкину благоговейного почитания не
испытываю... Зачем он, ретивый, в оде "Вольность" Павла Петровича тираном
обозвал? Про карты - слыхивала. Рерихи и Блаватская знавали Сен-Жермена,
возможно, в другом образе. Ликов он имел много. И воплощений множество. Я
поведала вам ту картинку калейдоскопа, что мне было суждено узреть. Вам я,
так или иначе, трактую, со своей колокольни трезвоню... Что люблю и кого
люблю - тех и защищаю! А кого нет - не обессудьте и помилосердствуйте... Я
решительно не склонна искать оправданий ни Марии Стюарт (хотя ей как
шотландка шотландке отдаю должное), ни убийцам - Босуэлу, братьям
Орловым, ни немке, которая не имела женского сердца. А имела сердце вепря,
зажравшегося в чужой стране. Мужчин этих Бог наказал, лишив рассудка. И
85
умирали все трое страшно! Я ведь говорила, что с Марией Стюарт и Босуэлом
Сен-Жермен был знаком близко и... тогда тоже... заблудился!
Она замолчала и долго курила. Оба бочонка с чудесным напитком были
почти пусты. На улице поднялся ветер.
– Проследуем в дом, сударь.
путанно излагаю... Вот и ветер начался, тучи черные нагнал.
– она
перекрестилась.
– А ведь хотела быть добрей к умершим давно...
На крыльцо Мона поднималась, тяжело ссутулившись. Да и ясно было
Глебу Сергеевичу, что не на вершине была Мона, и не судия, а, наоборот,
погрузив всю себя, свой ум, сердце, дух в то столетие русской истории, о
котором болит её душа! Неспроста эти "извольте", "помилосердствуйте".
Глебу стало стыдно, что он мучает бедную женщину. "Всё, надо
помилосердней. Сам предложил чаще смеяться, с юмором как-то обо всем...
Да, нет возможности обхохотаться над нашей историей, хотя бы улыбнуться
кисло".
– Может быть, на сегодня...
– начал вежливо Глеб.
– Нет! Нужно чуть дорассказать, и к Сен-Жермену мы более не будем
возвращаться.
Они сели в кресла в кабинете, и хозяйка продолжила.
– Он, Сен-Жермен, как-то сказал нам, нет, только Даниэле... что передал
в одна тысяча семьсот восемьдесят втором году Павлу Петровичу какое-то
"руководство". С ним тогда больше общалась Дана. Говорила, что он путает
факты, её совсем замучил... Дозы кокаина и морфия были уже недопустимы.
Это вам на "заметку", - она опять закурила.
– Кстати, Блаватская, как и
Булгаков Миша имели пристрастие к морфину.
– Булгаков - мой любимый писатель, - осторожно вставил словечко Глеб.
– Миша такой милый! О! Меня называл "ведьмочка". Ведающая. Если бы
я могла позвать его на помощь!
– Кого? Михаила Афанасьевича?
86
– Нет же! Ему самому нужна помощь. Конечно же, мессира Воланда!
–
пауза.
– Да, вы правы, Глеб, на сегодня, пожалуй, хватит... Слишком много
персонажей, полифония в моей голове превращается в канонаду! И "кружечка"
уже не помогает.
– Пиво?
– недоуменно спросил Глеб.
– Нет же!
– раздражилась Мона.
– Марихуана. Я курю сигареты
"Притон", особенно, когда нужно совершить хороший trip, "поездку" в
прошлое. Так выражаются наркоманы и психиатры в Штатах. Ещё я избегаю
так называемых "панических атак". Были случаи... Не обращаться же мне к
коллегам-психоаналитикам: "Помогите! Хочу сидеть в темном углу...
Подкрадывается шизофрения"..., - она взглянула насмешливо на
встревоженное Глебово лицо.
– Не пугайтесь, добрый человек. Мы будем ещё беседовать с вами.
Обещаю. Дозы только поменьше готовить, - она рассмеялась, - дозы