Уральский узел
Шрифт:
– Не знаю, когда буду…
В Екатеринбурге – Свердловске, вообще то, мой город до сих пор больше Свердловск – был такой квартал, застроенный в тридцатые годы – квартал НКВД, Он так и назывался, потому что был застроен специально для работников НКВД, сейчас же – он был неухоженным, разрушающимся памятником… то ли авангардизма, то ли модернизма – не разбираюсь я в архитектуре, помню потому что спонсорскую помощь просили. В одной из квартир – коротал свой век Иван Данилович Львов. Человек, которому суждено было стать свидетелем величайших деяний века…
Ему было уже под девяносто. Он пришёл в НКВД по
Иван Данилович всегда чувствовал за собой какую-то вину. Я не знал, какую именно – но это было видно. Поэтому он, когда ушёл на пенсию уже из КГБ – на общественных началах стал кем-то вроде тренера, тренировал пацанов искусству самбо. А так как в школке были одни тётеньки, уважением они не пользовались – Иван Данилович был у многих пацанов как второй отец. Первые отцы – чаще всего сидели…
В восьмидесятые годы – в Свердловске появились подвальные качалки и тренеры по каратэ. Это было предтечей «ревущих девяностых», когда подвальные пацаны выйдут на улицы, чтобы урвать свой кусок, и не будет у них ничего, кроме силы – но силы будет много. Братство народов трещало по швам, появлялись этнические группировки, то и дело происходили «махачи». Государство пыталось запретить каратэ, вводило уголовную ответственность за его преподавание – но общество уже давно было беременно массовой жестокостью, и какая разница, как тебя убьют – ногой по башке в подворотне или заточкой под ребро как в Сумгаите. И только повзрослев, пройдя с болью и кровью эти лихие девяностые – я понял всю горечь слов Ивана Даниловича, когда он прощался с нами, уходившими в качалку. Как он говорил про то, что он учит защищаться, а там – нас будут учить убивать.
И Иван Данилович – как всегда был прав.
Мы, несколько его бывших учеников – поддерживали его как могли. Приезжали к нему за советом…
Вот и я, зайдя в тёмный подъезд, вдруг почувствовал, как возвращаюсь в детство. Простое, беспощадно честное детство. Где главной проблемой – было отомстить за выбитый зуб шпане, с улицы Слесарей…
– И что ты хочешь делать? – спросил Иван Данилович меня, когда мы сидели на кухне и пили чай с кедровыми орешками. Окно – было безукоризненно чистым, как на параде, но через него – был виден засранный двор и машины, стоящие на газонах. Стоянок нормальных тут не было – не предполагали строители светлого социалистического рая потребности гражданина будущего в личном транспорте.
Я посмотрел поверх головы Ивана Даниловича и увидел на стене вырезку – картина с дирижаблем…
– Мстить. Только не знаю, как.
– Мстить? А за что?
За что… как бы сказать то это. За что.
– Знаете… – сказал я – я одно время верил в одну большую глупость. Вот есть они, да. И есть мы. Они – это Запад там, Лондон.
Иван Данилович кивнул
– … мы в девяносто первом лишились страны. Потом знаете сами что было. Мы – мочили друг друга, грызлись за кусок, как бультерьеры. Пройти по кладбищу – сколько пацанов лежат. Молодыми легли – и за что? За ларёк, который давно снесли и на помойку вывезли? Ларька нет – но пацанов не вернёшь. А сколько в те годы простого народа на погост отправилось? От сердца, от нервов, кто и от голода – так?
Я обличающе потряс пальцем.
– Ни фига они не умнее и не честнее нас. Такие же, если не хуже. Такие же лживые, лицемерные, циничные, так же сдают и продают. И право на кусок – они имеют не больше чем мы. Просто в девяносто первом мы проиграли. И у нас – пользуясь этим – отжали все что могли, все что можно и что нельзя. Мы просто им проиграли. Сдались, потому что сами решили сдаться. И теперь – Украина уже не наша, а скоро и Белоруссия и Казахстан нашими не будут. А теперь, они, с. а, уже в наш дом как хозяева лезут, понимаете! В наш, б…, дом! Они мне, мне, б… – говорят, как мне жить! Вот этот педик лондонский – он что, думает, что взял меня? Да х… ему в сраку! Я ради удовольствия его закажу! Пусть потом в розыск Интерпола объявляют, е…ть!
Иван Данилович смотрел на меня
– Ну и дурак – сказал он
– Это почему? – опешил я
– Тот, кто тебя вербовал – он кто? Никто, шестёрка. Пришлют другого, да и всё. А себе жизнь изгадишь…
Поразмыслив, я решил, что Иван Данилович прав. И в самом деле – пришлют другого, вот и все что будет. Эта мразь… он же не от своего имени говорил, верно? Он озвучивал чьё-то решение…
– И что делать?
– А ты знаешь, что делать. И сам для себя уже решил, верно? Это наша корова и мы её доим, верно?
Иван Данилович поднялся со своего места, налил себе и мне ещё чая – он его прямо в чайнике заваривал. Но было вкусно.
– Знаешь… хочешь скажу, в чем мы были неправы?
– Мы?
– Коммунисты.
– Хочу…
Иван Данилович отхлебнул чая. Уставился в окно
– Я долго над этим думал. Пытался понять – что не так то было. Такую страну из руин подняли, и не один раз – дважды. И – вот. Ты же не видел… не знаешь, какая нищета была ещё в шестидесятые. А тут… дома строятся… такие районы поднимали, в семидесятые, в восьмидесятые. Афган? Да тьфу – этот Афган, мы в войну двадцать с лих…м миллионов положили. Так что же не так? А потом понял?
…
– Мы сами виноваты. Всех учили, что люди – братья. Да забыли сказать – «свои люди». Понимаешь? Свои люди – братья. А чужие – не братья никакие. Вот и попались. Если все люди братья – то на фиг война тогда? На фиг вообще за что-то бороться?
– Мы не такие
– Да, вы не такие. Но у вас мечты нет. За вами – потому люди и не тянутся.
– А у них – есть мечта?
– А как же. Господи прости, в чужой дом пусти и помоги вынести
Иван Данилович смотрел на меня совсем не старческими глазами
– Ты не понял ещё? Восточную Европу завербовали на том, что будут вместе дербанить наследие коммунизма. Советские республики. Монетизировать, так сейчас говорят? Заметь, если поляки едут в Лондон утки в больницах выносить и задницы подтирать – то украинцы едут уже в Польшу тем же самым заниматься. Если Польшу немцы скупили, то сами поляки – скупают сейчас Украину. А сейчас – ту же Украину, Белоруссию, Прибалтику, Среднюю Азию – вербуют, дербанить уже Россию. Устроят беспорядки, потом придут со своими евро и со своими законами. И со своими обидами. Отберут все, до последних штанов раскулачат, ничего не оставят. Припомнят все, и девяностые припомнят. Нигде от них не скрыться.