Уральский узел
Шрифт:
И так – создать список того, что мы не делаем, и сами никогда не сделаем, или нет смысла делать – и привлекать сюда инвесторов шоколадными условиями. Мы ведь не бедные, если так говорить. Мы можем себе позволить вообще не брать с таких инвесторов никакие налоги. Но они будут нанимать людей, платить им зарплату, покупать электроэнергию, какие-то услуги – вот на этом мы и заработаем…
Но вместо этого – я слышал мантры о встраивании в глобальную экономику, о либерализации и прочий бред.
Хуже всего было то, что я видел – большинство собравшихся не понимало, о чем говорят. Это примерно то же, что и вопрос – можно ли считать, что ты мусульманин, если ты заучил Коран на арабском,
После мероприятия был фуршет, оплаченный мной, где можно было на шару нажраться, и многие так и сделали, по крайней мере, к концу фуршета они были готовые. После чего – всей толпой на нескольких машинах отправились в какой-то дом на Сколковском шоссе продолжать разврат…
Там в этом доме – были уже только свои…
Человек 50–60, часть – политики, часть – медийные фигуры, то есть примелькавшиеся на экране и вообще в общественном пространстве, жутко гордящиеся тем, что их твиты набирали по пять, по 10 000 лайков. Кстати, это была самая распространённая тема для разговоров – кто сколько нафейсбучил, натвитил, сколько собрал ретвитов и лайков. Более того – эти люди обсуждали свои ретвиты и лайки так, как будто на эти лайки можно было купить квартиру, машину, оплатить обед в ресторане. Как говорится, ЛОМ – лидеры общественного мнения. Нет, я конечно понимаю что часть рекламы ушла в Интернет и от количества лайков и ретвитов зависит стоимость поста и вообще доля рекламного бюджета, который на тебя выделяют. Но всё равно – нельзя же привязывать свою жизнь к социальной сети.
Или я чего-то не догоняю?
Эти люди были как-то странно одеты – большинство тряпок я никогда не согласился бы нацепить на себя. Многие из них – были явно не понаслышке знакомы с пластической хирургией. Известная журналистка – пришла в компании молодого человека вдвое её моложе – просто чтобы покрасоваться. Но почти все остальные были в одиночку, синглы. Некоторые из мужчин – стопудово голубые…
Моё появление произвело определённый фурор – как я понял, большинство были вовсе не богаты, по крайней мере, не так богаты, как им хотелось казаться. Тем более что меня представили как «спонсора либеральной оппозиции». Но я не проявлял особого желания встроиться, ничем не выделялся, и постепенно – про меня начали забывать. Праздник души и тела продолжался…
Все выбегали покурить на улицу, шумели, кого-то и с чем-то поздравляли (иногда я не понимал, с чем именно). В обществе были явные изгои – но это их не заставляло уйти, почему то они продолжали здесь находиться. Спорили о том, когда уйдёт Путин и кто убил Немцова…
И вот тут – я увидел Ирину… я с ней там и познакомился, на этой тусовке.
Она просто подошла ко мне, и сказала: «Привет». Вот так вот, просто…
Она была… да нормальной, она была. Мне неприятно было смотреть на саму эту толпу, на стремление как-то выделиться, и выделиться не лучшим образом. Вот, например, мужчины… типа мужчины – это обязательно очки в роговой оправе, длинный, нечёсаный хаер, или немодные усы, или борода, если пиджак – то обязательно с джинсами. И какая-то неприятная, вымученная панибратскость. С похлопыванием по плечу и неискренней улыбкой, с громким голосом и явными пробелами в гигиене. Если женщины – то это те же старомодные очки, юбка в пол… точнее не юбка, а какая-то хламида, и вообще – нарочитая неопрятность и в одежде и в общении, громкий голос и обязательно – либо сигарета в руках, либо мобила, по которой обязательно надо говорить среди всего этого шума. Такое ощущение, что эти люди своей одеждой и поведением делали какое-то заявление остальному миру, или заставляли принимать себя любимых такими, какие они есть. Кстати, принимай меня таким, какой я есть – одно из самых ненавидимых мной выражений. Люди должны стремиться к чему то, меняться – а не заставлять других людей принимать себя такими, какие они есть.
Но Ирина была не такой.
На ней была короткая юбка, и это потому, что она хотела нравиться мужчинам, а не заявлять всему миру «Принимай меня такой, какая я есть» или «все мужики козлы». Она улыбалась, и что самое удивительное, делала это искренне, потому что хотела улыбаться. Наконец, с ней можно было поговорить – она училась в Англии, но отучившись, вернулась обратно в Россию. Как оказалось, здесь она работала журналисткой, в каком-то модном издании и хотела взять у меня интервью. Я интервью брать не хотел – но с первых же слов почувствовал, что не хочу завершать разговор парой дежурных фраз и как можно быстрее…
И мы разговаривали… я не помню о чем, сейчас уже не вспомню… И вокруг тоже разговаривали. О том, кто купил недвижимость за границей, кто уехал, кто как устроился за границей. У кого какие спонсоры, и какие встречные услуги надо оказывать спонсору. Кто сколько нафейсбучил и натвитил в поте лица. О том, где и сколько платят за пост… кстати мне удивительно, почему присутствующие осуждают практику «восемьдесят рублей на пост», которую якобы практикует Администрация президента – и одновременно, с таким интересом обсуждают, кто и сколько сам заработал на платных постах. Как то… вы или крестик снимите, или трусы наденьте, право слово…
Я все это… лениво пропускал мимо ушей, мучая так и не выпитый бокал, а кто-то выпил и один бокал, и второй, и третий… переходя постепенно в состояние «без руля и без ветрил», кто-то уже успел подраться, и мне, как самому трезвому, пришлось разнимать… от запаха водки, какого-то одеколона и козла к горлу подкатила тошнота. Разняв дерущихся, я вернулся в угол, на угловой диван, где меня ждала Ирина, и мы опять чего-то говорили. А потом, когда находиться внизу было уже просто невозможно, а в окна скреблась темнота, она просто предложила
– Пойдём?
И мы пошли наверх…
– Это откуда?
Я напряг память… откуда… хороший вопрос – откуда. Это – когда мы схлестнулись с чеченцами, чехами, потому что они потеряли за время войны свои позиции в России, а потом пришли их восстанавливать… в том числе и в Ебурге. Но Ебург есть Ебург… здесь никогда не понимали тех, кто открывал дверь ногой, и не давали спуску, кем бы он ни был. Тогда стрелка была конкретная… больше ста человек с каждой стороны, и почти сразу перестройка переросла в перестрелку. Две пули – попали тогда в меня.
– Издержки профессии – пробурчал я, поворачиваясь – ты, кстати, так и не взяла у меня интервью. Хочешь – дам
– Хочу
– Спрашивай
– Ты всегда такой?
– Какой?
– Не умеешь веселиться.
– Всегда… встречный вопрос – а ты считаешь то, что происходит внизу – весело?
– По меркам цивилизованного общества – да.
Я хмыкнул
– Разве нет?
– Толпа бездельников… – сказал я – которым по тридцать, по сорок, некоторым и больше лет. За всю свою жизнь – они не работали ни на одной реальной работе, они не сделали ничего своими руками, они не построили дом, не посадили дерево, не вырастили сына. Все что они делают в жизни – это работают на унитаз. Причём не только тот, что стоит в туалетной комнате, но и тот, что скрывается в тенётах Всемирной паутины. Туда – они сливают свои мысли в полной уверенности, что их мнение на самом деле кому-то интересно.