Успокой моё сердце
Шрифт:
Теплая ладонь за миллисекунду прижимается ко рту, наглухо блокируя попытки издать любые другие звуки.
Прокравшиеся к груди пальцы завершают свою задачу очень быстро, но совершенно не так, как мне ожидалось: вместо того, чтобы характерным движением сжать кожу, поправляют сползший край ночнушки, в которую я одета, возвращая его на нужное место.
– Не кричи, - просит голос, прежде чем его обладатель целует мои волосы, - я отпущу, если не будешь кричать.
Говорит серьезно и кратко, по делу. Уверенно, будто ничего не происходит. Спокойно.
И это спокойствие
– Хорошо, - заметив изменения в моем поведении, ободряет он. Убирает руку. – Все хорошо, Белла.
Хорошо? Чтобы всем было так! Не удержавшийся внутри всхлип просачивается наружу.
– Это просто плохой сон, - продолжает уверять голос, - ничего страшного с тобой не случилось. Я здесь.
Здесь?..
Я, оглушенная таким простым словом, затихаю, застывая на своем месте. Хмурюсь, кусая губы, но решаясь-таки вдохнуть полной грудью. Для большей достоверности поворачиваюсь к сдерживающим меня рукам, робко втянув воздух.
Господи…
Знакомый аромат расползается по всему телу со скоростью света. Напряженное, воспаленное сознание без труда находит воспоминание о том, кому он принадлежит. Всегда принадлежал.
– Эдвард, - неслышно шепчу, что есть мочи сжимая побелевшими пальцами его футболку, когда наконец, узнаю Каллена, - Эдвард…
Вернувшиеся слезы устремляются по щекам неотвратимыми потоками, заставляя содрогаться от рыданий.
Вжимаюсь лицом в мягкую материю, стремясь оказаться рядом с мужчиной настолько близко, насколько это в принципе возможно.
– Да, - подтверждает самые смелые предположения он, закрывая мою спину от всего угрожающего большими теплыми ладонями и чмокая в макушку, согревая горячим дыханием, - да, красавица. Не бойся.
И я не боюсь. Не боюсь ничего, что может сейчас произойти. Даже если откуда ни возьмись ворвется Джеймс, Маркус, Хью или Виктория – мне все равно. Я знаю, что Эдвард не позволит им меня обидеть. Он в состоянии защитить нас с Джеромом от кого угодно. Я в него верю.
Боюсь лишь того, что он исчезнет. Вот-вот провалится пол, и я окажусь в новом месте. С новым мучителем.
Потому обнимаю Каллена так сильно. Потому, плача, не позволяю отодвинуться даже на миллиметр. Этот мужчина – все что у меня осталось. Если потеряю ещё и его, надеяться на что-либо поздно. Защитников не осталось, как и тех, кто мог бы принять огонь на себя.
Я одна.
– Я думала, что получится… он говорил, что бесполезно, а я не верила… мы спали… больно… - из ниоткуда взявшийся поток слов вытекает из меня горьким шепотом. Не могу остановить его ровно так же, как и контролировать. Губы сами решают, что говорить. Делятся кошмаром, не в состоянии больше держать это безумие в себе. И от каждого нового слова, от каждой фразы, отзывающейся в глубине сознания яркой картинкой-воспоминанием, становится тяжелее дышать, а количество слез удваивается.
–
– Там было снежно… - стону, будто бы не слыша его, продолжая, - я бы никогда не пошла, если бы не снег… я так боюсь снега…
– Снег растаял, - нежно напоминает мужчина, легонько укачивая меня, как ребенка, из стороны в сторону в своих руках.
– Эдвард, он меня не отпустит, - зажмуриваюсь, признавая очевидное. Смаргиваю слезы, устраиваясь на его плече. – Я ему принадлежу…
– Ты принадлежишь себе – и точка, - отрезает Каллен, качнув головой, - не говори глупостей.
– Договор есть, по нему…
– Никаких договоров нет и не будет, Belle. Не нужно плакать.
Растирает мои предплечья, не меняя позы и по-прежнему держа в объятьях.
На миг я чувствую себя маленькой девочкой. Той самой семилетней Беллой, которая сидит на коленях у папы, доверчиво прижавшись к его груди после яркого страшного сновидения. Покачиваясь в кресле-качалке, он гладит мою спину, убаюкивая негромкой колыбельной. С ним тепло и безопасно, с ним я уверена, что ни одно чудовище ко мне не приблизится. И то самое чувство, невероятное, казалось бы, потерянное, возвращается.
Безусловная вера – вот что я сейчас испытываю. Как когда-то к отцу, так сейчас к Эдварду. Моему теплому, темному, но такому нужному, такому важному мужчине.
Запоздало обнаруживаю, что даже то положение, в котором я нахожусь, полностью соответствует далекому прошлому.
Устроив меня на своих коленях, Эдвард сидит на смятых подушках и покрывалах, опираясь о спинку кровати. Джером спит на противоположной половине. Каким-то чудом от моей истерики он не проснулся. Стало быть, его папа сделал все, чтобы её заглушить.
Хорошо…
– Тебе не больно? – капелька волнения в голос все же проскальзывает. С надеждой на отрицательный ответ чертов вопрос все же задаю. Глаза сами собой находят его правую ногу…
– Нет, - усомниться в словах не приходится – ласковые пальцы способны убедить в чем угодно, - не беспокойся.
Ладно. На новое беспокойство сил и правда больше не осталось…
Повисает короткая пауза. Нарушаю её я сама – впервые, на удивление.
– У меня никого кроме тебя нет, - практически ровно, честно произношу я немного изменившимся голосом. Так хочется сказать! До боли… Пусть знает и делает после все, что угодно.
– Вы с Джерри… все, что у меня осталось.
Всхлипываю, быстро выдыхая. Похоже, я переоценила свои возможности – рыдания подступают с новой силой.
– Нас хватит, - шепчет Эдвард, наклонившись к моему уху. Ладонями проходится по щекам, стирая бесконечную соленую влагу. – Мы никому тебя не отдадим.
Слабо улыбаюсь, тронутая его словами. Не сомневаюсь в их искренности ни на йоту. Помню, как сама такое говорила.
– Спасибо…
– Кто и что мне говорил про благодарности? – усмехнувшись, он разглаживает мои волосы, убирая их с лица. – За что там не стоит говорить «спасибо»?