Успокой моё сердце
Шрифт:
Мой смешок сквозь слезы вызывает у него одобрение.
Помолчав пару следующих минут, позволив мне свести к минимуму редкие всхлипы и окончательно согреться под толстым одеялом, он все же произносит свою просьбу:
– Поспи.
Судорожно вздыхаю, морщась, будто от боли. Ещё одного подобного сновидения я не выдержу!
– Я боюсь, - откровенно признаюсь, сильнее обнимая его.
– Бояться нечего.
– Ты не можешь приказывать моим снам…
– Я все могу, - чуточку самодовольства проскальзывает в его голосе, вселяя мне немного оптимизма и веселя, -
– Ладно… - сдаюсь, нехотя разжимая руки и уговаривая перепуганное сознание позволить мне поспать. Голова болит, глаза пощипывают, а состояние горла и вовсе оставляет желать лучшего. Я не готова для бодрствования. Спокойный и глубокий сон был бы наилучшим лекарством для всего этого из когда-либо придуманных. Если бы был…
Я не скрываю той нервозности, с которой возвращаюсь на подушки. Эдвард прекрасно её видит – слепой бы увидел – но не подает виду. С совершенно безмятежным выражением лица укладывается рядом, прижимая к себе. Чувствую спиной его грудь, неровно выдыхая.
– Засыпай, Белла. Все будет в порядке.
Несмотря на предостережения сознания, я все же решаю послушаться. И честно пытаясь, закрыв глаза, пробираюсь сквозь темноту к заветному царству Морфея. Но его как не было на горизонте, так и нет, а вокруг тем временем начинают прорисовываться контуры недавних кошмаров… Не замечаю их так долго, как могу, но даже руки Эдварда, призванные исправлять ситуацию, гладящие меня, не помогают. Сжав зубы, терплю семь минут. А после не выдерживаю.
Оборачиваюсь навстречу встревоженным, участливо смотрящим малахитам, бледнея и краснея одновременно.
– Со спины на меня не нападают, - быстро произношу, помня его недавние слова и просительно глядя на желанные объятья, - можно я?..
Ничего не отвечая, даже не удосужившись кивнуть, он притягивает меня к себе, позволяя обнять так, как я хочу.
Прячусь между ним и поверхностью подушки, обвив руками шею мужчины. Глубоко вздыхаю, немного расслабляясь.
Так и вправду лучше. Проще.
– Расскажи мне?.. – прошу, но останавливаюсь, так и не досказав, понимая, что переступаю все дозволенные границы. Он и так многое сделал. Попросту нечестно требовать большего.
– Что рассказать? – вопросом Эдвард все же интересуется.
– Что-нибудь… - нерешительно бормочу, жмурясь, - ладно, не нужно, извини. Я постараюсь заснуть побыстрее, сейчас…
– Я не умею рассказывать сказки, - игнорируя мои торопливые отнекивания, сожалеюще произносит мужчина.
– Хорошо, я просто… – мысль кончается, так и не дойдя до завершения. Терпеливо ожидая моих слов и, кажется, догадываясь, что их не будет, Эдвард говорит сам:
– А что насчет колыбельной?
– Колыбельной?..
Неслышно усмехнувшись, он, наклонившись к моему уху, начинает тихонько напевать незнакомый и довольно простой, но до невероятности нежный мотив, переплетая итальянские слова с создавшимся ритмом. Бархатный голос звучит, как никогда прежде. По-домашнему. Как родной. Папин…
Закрываю глаза, продолжая слушать.
Кроме Рене никто и никогда не пел мне колыбельных. А с того времени, когда я последний раз
Эдвард поет о розах, беспечных птичках в облаках и цветущих у реки деревьях, с которых совсем скоро можно будет сорвать спелые апельсины. Нежная и добрая, ласковая мелодия приятно ласкает слух. Страх окончательно отступает.
– Очень красиво… - восхищенно бормочу я.
Колыбельная на мгновенье прерывается.
– Спасибо, красавица, - заботливо подоткнув края одеяла, нашептывает он, продолжая. Целует мои волосы.
…К концу песни, поддавшись искушению и убедившись в том, что видение Джеймса – всего лишь видение, не дожидаясь прихода дурных мыслей снова, засыпаю.
Точно знаю, что я в безопасности, что рядом с Эдвардом и Джерри, какие бы неприятности во сне не случались.
А все остальное на фоне этого убеждения безвозвратно теряется.
– Спокойной ночи…
От третьего лица
Он не может остановиться.
Прошло не менее получаса с тех пор, как Белла окончательно заснула, судя по удобной позе и расслабленному, безмятежному лицу, а Эдвард все равно продолжает гладить шелковые каштановые волосы, пахнущие фиалкой. Кажется, если убрать руку – только-только высохшие слезы снова потекут по бледной коже.
Он в состоянии её успокоить. И она ему полностью доверяет.
Сейчас, прижавшись к правому боку, как маленькая девочка, по-детски крепко обхватив руками шею и грудь, она выглядит по-настоящему беззащитной. Такой же, как и Джером, с той лишь маленькой поправкой на возраст.
Эдвард был удивлен. Раньше он видел её кошмар лишь однажды, и тогда показалось, что все не так страшно. По крайней мере, подобной истерики не было. Она перенесла легче.
Но этой ночью…
Мужчина с изумлением глядел на широко распахнутые, полные ужаса глаза, на безостановочные слезы, скупые бормотания о сюжете сна, перемешанные со всхлипами, и отчаянные выкрики. Неужели та Белла, что с неописуемой легкостью отгоняла его страхи, что убеждала в лучшем исходе и утешала, при первой же необходимости появляясь рядом, и та, которая сейчас спит в его объятьях, одна и та же девушка?
Разница поражает.
В стремлении побороть и преодолеть все сомнения и проблемы их с Джеромом, она с удовольствием забывает о себе. Наполненная силами для свершения подвигов во имя кого угодно от собственных воспоминаний девушка убегает, заливаясь слезами, отказываясь остановиться и взглянуть в глаза.
С ними она слабая. И не собирается это опровергать.
Эдвард продолжает свое занятие, с некоторым усилием принуждая пальцы двигаться чуть медленнее – чтобы она не проснулась. Смотрит на такие знакомые черты и чувствует приятное мягкое покалывание где-то внутри. С течением времени ощущение перерастает в тепло. Давно, казалось бы, забытое по отношению не только к женщинам, но и к людям в целом. Помимо Джерома никто и никогда более после его рождения не заставлял испытывать что-то даже отдаленно подобное. Это в принципе было для него недоступно.