Уставшее время
Шрифт:
Труба была сухая и пыльная, руки скользили и не за что было держаться. Митя лишь крепче обнял трубу, как не обнимают и любимую, и быстро съехал вниз. Что после этого представляла собой его пижама, трудно было описать словами. Нацепив на ноги тапочки, он зашлепал к выходу с территории больницы. Попутно пытался сообразить, почему эта обувь, в которой удобно ходить по дому, делает передвижение по улице почти невозможным, нестерпимым и унизительным.
6
До дома было минут сорок ходьбы. Митя на всякий случай выбирал узкие, скромные улочки и задворки. Но, очевидно, рок не
Митя в свете последних событий воспринял стрельбу на свой счет и ускорил шаг. Однако дело начинало принимать серьезный оборот. Заработала артиллерия. Митя различал пушечные и танковые выстрелы и далекие ракетные залпы. Отбросив мысль о том, что все это организовано ради него, он короткими перебежками добрался до сквера и попытался укрыться.
Было непонятно, с какой стороны приближается фронт, но по прикидкам, площади в самом ближайшем времени предстояло стать ареной войны. Он не ошибся. Едва успев залечь под прикрытием скамейки, Митя увидел стрелявших. Это были солдаты в немецко-фашистской форме, в характерных касках и с укороченными автоматами. Они бежали через площадь, отстреливаясь и крича по-немецки.
Внезапно совсем рядом раздался женский визг. Оглянувшись, Митя увидел женщину — вполне современно, даже профессионально одетую и накрашенную. От ужаса она стояла неподвижно, широко открытыми глазами глядя на немецких солдат и выползающий с соседней улицы советский танк. Митя выскочил из укрытия, подбежал к девице и, дернув ее за руку, потащил к лавке. Она перестала визжать и послушно улеглась рядом на траве за скамейкой. Профессиональный инстинкт сработал четко.
За танком на площадь выходили солдаты в советской форме. Они стреляли вслед немецкой пехоте и шли прямо, не прячась от пуль и не ища прикрытий.
— Это чо такое? Кино что ли, паразиты, снимают? — заговорила девица. — Так ведь предупреждать же надо. Козлы отмороженные.
— Это не кино, — ответил Митя. — Это война, самая настоящая.
— Да ты чо, мужик, какая война? Сначала фрицы какие-то перли, теперь эти — краснозвездные. Эта война давно уже похерена.
— Значит, она воскресла. Вон, видишь, — Митя показал рукой, — того парня?
Это опять был юнец в черном, как и в тот раз, когда Митя повстречался с диким степным табуном. Он стоял недалеко от притормозившего танка и смотрел в пустоту.
— Ну вижу.
— И не догадываешься, кто это?
— Да на кой ляд мне догадываться, что за сопляк там под пули лезет? Идиот какой-то. — Девица достала из сумочки пудреницу и расположилась поудобнее.
— Вот и я тоже не имею представления, кто это, — признался Митя со вздохом.
Остановившийся танк медленно ворочал башней. Раздался оглушительный выстрел и звон стекла — вылетали стекла из домов на площади. Это был единственный ущерб, причиненный городу короткой вспышкой давно утихнувшей войны. Сразу за танковым выстрелом все прекратилось — и стрельба, и гул невидимой артиллерии, и крики солдат. Война померкла и растворилась в воздухе. Вместе с ней бесследно исчез и черный юноша, окончив сеанс связи с космосом.
— Можно вылезать, — сказал Митя девице, все еще пудрившей нос.
Она оторвалась от зеркальца и огляделась по сторонам почти безумными глазами. Потом перевела взгляд на Митю и прыснула со смеха.
— А ты не из их компании? Раненный военнопленный? Давай, беги, догоняй своих козлов киношных. И скажи этим засранцам недоделанным, чтоб в следующий раз пер…ли где-нибудь в другом месте. Здесь приличный район, а я из-за этих идиотов колготки порвала. Кто мне за них заплатит?
— Бог подаст, — ответил Митя, усаживаясь на скамейку, чтобы перевести дух.
Дома на площади, видимо, были нежилыми, поэтому переполоха вылетевшие стекла не вызвали. Где-то рядом недолго завывали тоскливые милицейские сирены, но площадь по-прежнему оставалась пустынной и молчаливой. Единственное живое и понятное существо, встреченное им здесь, — проститутка — и та давно исчезла. Митя был один и ему совсем не хотелось уходить отсюда — от рассветной тишины и легкого шуршания фонтана.
Он чувствовал себя здесь в абсолютной безопасности — а кто знает, что могло ждать дома? Наверняка туда уже отправили парочку амбалов пострашней, и он сам себя доставит к ним на блюдечке с голубой каемочкой. Эта мрачная перспектива повергла его в состояние отрешенной печали, и в голове зазвучал траурный марш. Сначала тихий и приглушенный, потом все громче. С опозданием Митя догадался, что марш звучит не в его голове, а где-то на соседних улицах и быстро приближается.
Траурная процессия медленно выплывала на площадь с самой дальней от сквера улицы. Впереди шествия полз грузовичок, за ним двигался на плечах большой гроб. За гробом шел оркестр и несли пышные траурные венки.
Даже когда площадь заполнилась людьми в траурных одеждах, с улицы еще выплывали остатки шествия. Грузовик остановился в центре, около него установили на табуретах гроб с покойником. Было похоже, что здесь будет происходить церемония прощания с усопшим, и это показалось Мите странным. Похороны в полшестого утра и городская площадь в качестве места гражданской панихиды не могли не вызывать удивления. Митина скамейка находилась далеко от грузовика, ставшего трибуной, и различать он мог только интонации в голосах выступавших. Подойти же ближе не решался из-за своего беспризорного вида.
Увлеченный наблюдением, он не заметил, как на скамье появился кто-то еще.
— А все-таки прав был покойник, не находите?
Митя резко повернул голову и увидел человека в темном костюме, шляпе, с короткой бородкой и изящной резной тростью в руках.
— Мне кажется, — сказал Митя. — я не был знаком с покойным. И не могу сказать, был ли он вообще в чем-то прав. Я даже не знаю, кого хоронят.
— О! Я ведь говорил совсем не об этом. Но если вас так интересует: в том гробу лежит отец местной демократии. Некто Дубянский, местный лидер Демократической партии. Вы разве не слышали — об этом громком деле последние три дня только и кричат.
— Что вы говорите! — вяло удивился Митя. — А что с ним случилось?
— Злодейская пуля, — флегматично ответил собеседник. — Или, если пользоваться современной терминологией, — заказное убийство. Весьма банально. И главное — нестерпимо скучно. Я, собственно говоря, о том и спрашивал.
Митя прислушался к ораторствующему на грузовике коротенькому человеку. Политический окрас речи не вызывал сомнений — до Мити долетали устрашающие конструкции вроде «жесткая консолидация демократических сил», «прогрессивно мыслящее человечество против коричневой заразы» и «воинствующий гуманизм на страже общественных идеалов». Поежившись, Митя обратился к собеседнику: