Увертюра ветра
Шрифт:
Матушка у фортепиано, перед ней, рука об руку - брат. Младший. Роальд не выносит танцев.
...И когда вновь взвились скрипки и альты, когда тонкая мелодия фортепиано всколыхнула заколотые волосы, взметнула подол платья и влилась во вздымающуюся грудь, она была уже не здесь - и танцевала не с ним. А по сладко шепчущему, отзывающемуся на каждый шаг, паркету кружилась не зимняя безжалостная стужа - весенний вихрь.
Музыка для этого танца вовсе не гулкое завывание труб, не тонкие вскрики струнных, а звонкая песня капели, веселый щебет птиц и тихое цветение первых, робких еще цветов - арфа и флейта, свет и жизнь, радость и тепло. Созидание, воплощение, возрождение и вечный круговорот против смерти и тьмы, воя волчьих стай и злого лунного света.
Это был ее танец, только ее. Не танец даже - всплеск чувств, заключенный в одно мгновение.
...Музыка стихла, кажется, почти сразу - и почти никогда. Иришь замерла в изящном па, плавно выпрямилась и приняла благодарность за танец: тихое разлившееся в воздухе молчание. Восхищение, уважение, признание... Ее признание.
Иришь сделала шаг назад, к лестнице. Окинула гостей полускрытым в ресницах взглядом - загадочным, непонятным - и присела в реверансе, благодаря за внимание.
...И, развернувшись на носках, едва не столкнулась с оказавшейся неожиданно близко матушкой.
– Дивный танец!
– мурлыкнула она, жеманно и сладко щуря янтарные глаза.
– Как, впрочем, и всегда. Надо думать, это не заслуга твоего партнера?
– Танец - это искусство,- ледяным тоном отчеканила Иришь.
– Как художник рисует палитрами и кистью, так я сплетаю из своей страсти кружево танца. Ты права. Заслуги нет. Никакой, - и, не меняя голоса, чтобы мать не заметила проскользнувших заинтересованных ноток, спросила: - И как тебе мой будущий супруг?
– Замечательный. Совершенно не представляю, чем ты так недовольно, - улыбнулась Айори.
Иришь замерла, на мгновение лишившись дара речи. А потом зашипела сквозь зубы:
– Смеешься?! Ты видела его взгляд?
– Видела, - чуть помрачнев и изволив, наконец, выказать истинные эмоции, сказала Правительница.
– Тяжелый и темный, очень темный. Но и в помине не такой страшный, как ты говорила.
"Не лжет, - неприятно удивилась Иришь, и неожиданно поняла, что не так.
Мать смотрела, но не видела, замечая только то, что ожидала увидеть. А Иришь пытливо, мучительно, истязая саму себя, вглядывалась в бесконечное море, в тьму, плещущуюся на дне его глаз - и тонула, захлебываясь в ней.
"Она никогда не поймет. Никогда".
Как Иришь никогда не перестанет вглядываться в бездну...
– Вот упрямица!
– укоризненно сказала матушка и схватила ее за руку, потянув за собой.
– Пойдем! Я уверена, если вы поговорите с ним, ты, наконец, прекратишь передумывать себе невесть что.
– Каждый видит лишь то, что хочет увидеть.
– Вот именно! Идем!
– нетерпеливо подстегнула она, потянув упирающуюся Иришь за собой.
– Уже почти полночь!
– Какие разговоры на балу?
– заупрямилась альвийка, отчетливо чувствуя, как тонкие мамины пальцы с совсем не женской силой впиваются в ее запястье, врезаясь в белый атлас кожи, оставляя темные цветы синяков...
– Шум, голоса, музыка...
– Для этого вокруг разбит парк. Идем!
– не терпящим возражения голосом оборвала матушка.
***
Эрелайн пытался отыскать среди пенного кружев, шелеста шелка и роскошного блеска парчи зелено-золотое или черное платье, но тщетно: ни Висении, ни Сэйны не было видно.
"Я же говорил держаться рядом со мной!" - скрипнул зубами Эрелайн.
Да. Рядом и "держась незаметно". Изумительно противоречивые приказы! Нет, вокруг вьется так много девушек, что Сэйне ничего не стоило среди них затеряться...
"Не стоило бы, - с мрачным удовольствием процедил он.
– Если бы она одела не такое заметное платье!"
Злость - пока тихая, обреченная, поднималась в груди. Было решительно нечего делать... вернее, как раз-таки было, что, но не здесь! До момента, когда он смог бы покинуть зал, не оскорбив никого ранним уходом, оставалось еще не менее получаса, и все, что ему оставалось - ждать, высматривая затерявшихся среди всплесков кружев и искристых брызг смеха гостей.
Смех, всюду смех: сухой и игристый, точно вино Elv'inor; хрустально-звонкий, как переливы серебряных колокольчиков; глубокий и пьянящий низкой альтовой нотой... Смех шел за ним неотступно, неотрывно, шаг в шаг... Его звали, что-то говорили, и Эрелайн, кажется, даже отвечал, улыбаясь, порою отшучиваясь, - но не замечал этого. Перед глазами мелькали огни, сотни и тысячи огней канделябров, акварельные росчерки платьев - золото, лазурь, пурпур, индиго, бордо, серебро... Он закрыл глаза, лишь бы не видеть их, лишь бы оказаться не здесь, но отблески великолепия бала по-прежнему стояли перед глазами, а щебет, смех и глупые россказни лишь грянули с новой силой.
– ...Айн!
Пальцы, сжимающие непонятно когда подхваченный с подноса бокал игристого вина, и едва не разжались. Время замерло вместе с ним - и жемчужной нитью, нежным флером воспоминаний протянулось из прошлого...
Одно единственное слово, почти что забытое, перевернуло, изменило все, оставив его в растерянности и неверии.
Слово - и голос, почти забытый.
...Эрелайн оборачивался медленно, как во сне, слишком боясь понять, что ослышался, обманулся.
Она обняла его, обвив тонкими руками его шею. Чтобы почти сразу отстраниться и заглянуть ему в лицо, изучая уже почти позабытые черты...
– Прошу прощения, леди Алишия, но этикет предписывает совсем другую манеру приветствия.
Голос - ровный, холодно-отстраненный, лишенный чувств. На лице застыло выражение сдержанного неприятия...Уловить его шуточный тон за маской серьезности было бы совершенно невозможно, если бы не пляшущие глазах смешинки.
Задорная улыбка вспыхнула во взгляде Алишии, на мгновение пробежала по контуру четко очерченных губ - и тут же погасла, спрятавшись за вуалью полуопущенных ресниц.