Увеселительная прогулка
Шрифт:
— Я действительно в ближайшее время поеду в Париж и в Лондон. Но почему вы мне так настойчиво это советуете?
— Потому что забочусь о вашем здоровье.
— Представляю себе, что вы намерены предпринять, и вовсе не собираюсь вам в этом препятствовать. Я знаю, что мало смыслю в подобных делах, и даже скажу вам больше: если такой человек, как Эпштейн, ввязывается в драку с людьми вашего склада, то пусть воюет на свой страх и риск.
— О том и речь, — откликнулся фон Кенель, — и потому утверждать, будто бы наш брат поступает бесчеловечно, просто неразумно. При жалованье в девяносто шесть тысяч франков о человечности и морали уже не рассуждают.
— И все-таки я думаю об этом Эпштейне больше, чем бы мне хотелось. Что с ним вдруг случилось?
— Ответ очень прост: у Эпштейна развалилась семья.
— Как развалилась?
— Его бросила жена. Прожив с ним семнадцать лет.
— Бросила жена? Но тогда…
— Догадываюсь, о чем вы подумали: у Эпштейна, мол, теперь нет стимула зарабатывать деньги. Нет, нет, дело не в этом. Причины гораздо глубже. Брак, семья — это ячейка нашего общества… Знаете, я не удивлюсь, если через год мне сообщат, что Эпштейн без цели слоняется по свету…
— Вы не перестаете меня изумлять.
— Чем же это?
— Изо дня в день вы разыгрываете из себя холодного, непроницаемого менеджера, и вдруг оказывается, ваши мысли заняты отнюдь не только выгодами концерна.
— Да помилуйте, господин доктор! — воскликнул фон Кенель. — Дельному менеджеру необходимо знать, почему интересующие его люди поступают так, а не иначе. Для этого я содержу целый штат специалистов. Зачем же мы, по-вашему, так печемся о семейном благополучии наших сотрудников, зачем наняли особого консультанта по вопросам брака?
— Что вы знаете о семейных обстоятельствах Эпштейна?
— Все, что мне нужно знать.
— А откуда вы это знаете?
— От его жены.
— Как то есть от жены?
— Не так уж трудно найти подход к женщине, которая собирается разводиться.
— Значит, у вас есть свои агенты?
— Я прикидываю в каждом конкретном случае, как бы я мог получить необходимую информацию.
— А в данном случае?
— Мы дали большой заказ преемнику Эпштейна. Он фотограф, снимает новинки моды и техники.
— И этот человек все вам рассказал?
— Его прямо распирало от счастья и гордости, что он получил заказ именно от нас, работодателей его соперника. Он полагал, что своей откровенностью сильно навредит сопернику.
— Что ему и удалось.
— Нет.
— Но вы же хотите, чтобы Эпштейн ушел?
— Этого хочу не я, а сам Эпштейн. И теперь я знаю, что пытаться удержать его — бессмысленно. Я знаю Это, потому что тот тип продал нам его с потрохами.
— D'ego^utant! [9]
9
Отвратительно! (франц.).
— Вы совершенно правы, от всего этого просто тошнит. Вообразите, Эпштейн был в Париже и там наговорил на магнитофон историю своей жизни, любви и брака… Со всеми подробностями. А тот человек сделал копию этой пленки и передал ее нам.
— Тяжелая история?
— Мы тоже сделали копию, и если хотите…
— Нет, нет!
— Вы можете в любую минуту затребовать пленку в нашем психологическом отделе.
Подумав немного, доктор Куттер медленно произнес:
— После всего, что я узнал от вас, я бы посоветовал Эпштейну как можно скорее оставить свой пост.
— Что ж, посоветуйте ему это, если он еще зайдет к вам, — ответил фон Кенель. Он встал, взглянул на часы и сказал: — Боже мой, я еще час назад должен был открыть заседание строительной комиссии.
— Так идите же, идите, — сказал Куттер и, как только фон Кенель ушел, вызвал секретаршу.
— Завтра я уезжаю в Париж трансъевропейским экспрессом. Закажите мне, пожалуйста, билет и номер в каком-нибудь отеле.
— На какой срок?
— На неопределенное время, — ответил Куттер.
20 октября, 19 часов 15 минут
КАБИНЕТ ЭПШТЕЙНА
— Дамы и господа, — с некоторой торжественностью начал Эпштейн. — Теперь вы знаете, как обстоит дело: итак, руководство желает, чтобы мы изменили взятый нами в последнее время курс и, если так позволено будет выразиться, легли на курс Зайлера.
— Вы опасаетесь, — спросил Кремер, — что совет директоров вернет Зайлера?
— Или Зайлер, или я, — ответил Эпштейн.
— Такой альтернативы не существует, — вставил Клейнгейнц.
— Для меня ситуация ясна: если вернется Зайлер, я уйду. Как поступите вы — это решать вам, не мне. Я вас прошу только об одном — не думайте, что я жду от вас сверхчеловеческих подвигов, я вовсе не ожидаю, что вы встанете за меня горой, каждый из вас, возможно, в чем-то несогласен с тем, как мы работаем, я не уверен, что все вы одобряете нынешний курс, и потому прошу вас…
Эпштейну не дали договорить, сотрудники не желали дальше слушать и в один голос заявили:
— Пусть это дерьмовое издательство поцелует нас в…
— Благодарю вас, — сказал Эпштейн. — Тогда поговорим о том, что мы даем в завтрашнем номере.
Между 23 и 30 октября, в различное время дня
КАБИНЕТ КОММЕРЧЕСКОГО ДИРЕКТОРА ФОН КЕНЕЛЯ
— Не в моих привычках долго ходить вокруг да около, — сказал фон Кенель. — Садитесь, пожалуйста. Что позволите вам предложить — виски или какой-нибудь безалкогольный напиток, сигареты? Не стесняйтесь, прошу вас.
— Мне пока ничего не хочется, — ответил Кремер и сел.