В апреле сорок второго…
Шрифт:
Снова Цветков спит всю ночь, а мы с Филенко – по очереди. Моя очередь вторая…
Ночной разговор
Будит меня какой-то шум. Открываю глаза и снова закрываю: все равно темно. Прислушиваюсь. Шум, разбудивший меня, вовсе не шум, а смех. Негромко, хрипловато смеется Цветков. Чего это ему так весело?
– Чудак ты, солдат, – говорит Цветков. – «Из-за любовных дел…» Стал бы я из-за бабы головой рисковать! За это же расстрел. Дураком надо быть. Похож я на
– Да нет, на дурня не похож, – отвечает Филенко.
Я лежу, не шевелясь. С чего он начался, этот разговор, куда пойдет?
– Вот ты воюешь, – говорит Цветков, – что велят, то и делаешь. А ты подумай разок: какой толк? За что воюешь-то?
– За советскую власть, – басит Филенко.
– А какая тебе разница, что за власть: советская, немецкая или турецкая? Партийный, что ли?
– Комсомолец.
– Так запомни. Бросай билет, пока время есть. Чуть земля просохнет, немцы в наступление пойдут. Представляешь, сколько танков за зиму понастроили? Европа! Как двинут, так до Урала допрут. Что тогда станешь делать?
– А як все, так и я. Воевать с Гитлером до победы.
– На Урале… Ты, солдат, наивняк. Сам-то откуда?
– Винницкий.
– Женат?
– Был бы женатый, да война…
– Вот и угонят тебя, как барана, за Урал, а какой-нибудь парень потолковей будет в Виннице галушки жрать да на твоей девке женится. Тебе-то на что Урал?
– Все равно советская земля, – рассудительно отвечает Филенко.
– Опять ты свое? Советская, немецкая… Ты где работал до войны?
– В колгоспе.
– Значит, батрачил?
– Колгоспник не батрак.
– Какая разница… Ведь на других все работал, а не на себя. Да ты при немцах с твоей силенкой в два года деньжат накопил бы, хозяином стал.
– Це точно, – соглашается Филенко. – Сила в мене е.
– То-то и оно. Понимать надо, что к чему.
Филенко молчит. Наконец, слышу его насмешливый басок:
– Ну, а тебе, капитан, мабуть, при нимцах буде погано, а?
Цветков отвечает в тон ему:
– За меня, солдат, не волнуйся. Умные люди любой власти нужны. – И продолжает быстро, приглушенно: – Ты пойми: так и так под Гитлером жить. Это ж сила, куда нам! Как лето придет – тут советской власти и хана… Так что, брат, Россию не спасешь, себя надо спасать.
Цветков торопится. Еще вчера он хитрил, осторожничал. Теперь идет в открытую. Видно, решил, что терять ему больше нечего.
Молчание. Наверное, с минуту молчание. И опять голос Цветкова:
– Смотри, солдат, не прогадай. Времена нынче быстро меняются. Сегодня вот твой лейтенант мной командует, а завтра, может, я на нём верхом ездить буду.
Филенко вздыхает. Потом подозрительно спрашивает:
– Слухай, капитан, а у тебя батько кто?
– Отец? Хм… Чудак ты солдат… Ну, просто, отец, папочка…
– А я вот думаю, в кого ты такой гад вырос!
Молчание. Ошарашенное
– А если ты ещё раз помянешь советскую власть, я тебя так промеж глаз двину, шо ты потом даже Гитлеру годен не будешь.
Я лежу неподвижно, тихо улыбаюсь и ясно вижу хитрые, умные глаза Филенко.
Крик в ночи
Утро. Возвращаемся по той же дороге. Потом сворачиваем на какую-то тропку. Хоть бы что-нибудь живое попалось навстречу… А то одни лишь голые стволы молча выходят нам навстречу да цепляется за шинели колючий кустарник.
Постепенно погода разгуливается. Светлеет небо. И лес впереди светлеет. Мы ускоряем шаг, пробираемся сквозь мелколесье – и вновь упираемся в болото.
Неужели опять идти назад?
Филенко палкой прощупывает болото. С сомнением смотрим друг на друга.
– Пройдём? – спрашиваю глазами.
– Чего ж не пройти? – отвечает Филенко движением бровей.
Бредём дальше, через болото. Хлюпает и пузырится под ногами жидкая грязь. Сапоги то и дело запутываются в длинной, прочной, как мочало, прошлогодней осоке.
Что же, болото как болото. За голенище не заливает – и на том спасибо.
Наконец, выбираемся на твердое. И тут, что за дьявол? Цветков, оступившись, падает. Ждем. Он лежит. Поднимаю его под руки, он вскрикивает и падает опять. Так и есть, подвернул ногу.
До чего все-таки нам не везет! Завтра днем могли бы быть дома…
Оставить Цветкова в лесу с одним из нас нельзя. Трудно все-таки не спать всю ночь. Если честно говорить, и полночи мало. Все-таки голова тяжелеет, глаза слипаются. Нет, это рискованно, лучше идти вместе. Пусть медленней, но вперёд.
Филенко мастерит костыль. Развязываем Цветкову руки. Поддерживая его с боков, грязные и голодные, мы идем через лес.
Час.
Ещё час.
Цветков еле шевелит ногами. Он почти висит на нас. А я и сам вот-вот упаду.
Наконец, выходим на проезжую дорогу. Вот уже и колея заметна. Наверно, скоро село.
Внезапно Цветков, вырвавшись, ложится на землю. Спрашиваю:
– В чем дело?
Цветков ложится на бок, потягивается:
– Привал. Спать хочу.
Голова работает плохо. Говорю, что первое приходит на ум:
– А мы, думаешь, не хотим?
– Так спите, кто вам не велит?
И тут происходит неожиданное. Долготерпеливый Филенко рвет с груди автомат.
– Стой! – кричу я и бросаюсь к нему. – Что ты делаешь?!
– Нехай не знущается!
– Опусти автомат! С ума сошел?
– Так вин же, сволочуга, кровь нашу лье. Убью!
На всякий случай держу его за руки.
– Мы с тобой не судьи. Наше дело – доставить его куда нужно.
– Товарищ лейтенант! Вы ж бачите, какой он ворог. Такие гады тильки землю поганят.