В апреле сорок второго…
Шрифт:
– Ну, что ж, – говорю я максимально кислым тоном, – пожалуй, можно и так.
– Можно и так! – возмущается Гельтур. – Ты лучше скажи мне, как можно еще?
Я пожимаю плечами.
Теперь остановка только за солдатом, который пойдет со мной. Еще вчера я позвонил в полк и попросил прислать парня получше, из взвода пешей разведки. Дело мне предстояло нелегкое – на такое опасно идти одному. Солдат должен вот-вот явиться. Кстати, не он ли это?
Потеснив плечом в дверях нашего конюха, в комнату прокуратуры бочком вваливается розовощёкий богатырь. И как только сходится шинель на такой широченной груди! Ушанка на голове
– Ехврейтор Хвыленко. Прибыл по вашему приказанию!
– То к нему, – кивает на меня Клименко.
Я подхожу к солдату, протягиваю руку.
– Лейтенант юстиции Кретов.
Лапа у парня, как тиски.
И как только сходится шинель на такой широченной груди! Ушанка на голове у парня сидит прямо, без лихости, основательно.
Я переспрашиваю:
– Так как ваша фамилия?
– Хвыленко, – басит он единым дыханием.
И вдруг, вскинув руки к поясу, поясняет;
– Руки в боки – хвы, Хвыленко.
– Филенко, значит?
– Так точно.
Шерлок Холмс проваливается под лед
Мы спускаемся к реме. Берег высокий, обрывистый. Сапоги сбивают каменную крошку, живые шуршащие струйки стекают ниже. Год назад в альплагере инструктор рассказывал нам о том, как коварны осыпи, и мы принимали это всерьёз. Забавно!
Мы ждём какой-нибудь час, а фронт уже кажется каким-то далёким. Где-то аукают два орудия – словно в другом мире. Облака плывут над нами, сквозь серое и белое уже густо проступает синева. В этих местах река похожа на заячий след: кружит, петляет, бросается из стороны в сторону. Пожилой ездовой Галкин, который знает абсолютно всё, даже больше, чем Гельтур, рассказывал мне, какой здесь бывает разлив. Река затопляет все окрестные низменности и становится похожей на озеро, заросшее камышом. Только вместо камыша верхушки затопленных деревьев.
Сколько дней осталось до паводка? Хоть бы не меньше пяти!
Спустившись с обрыва, мы долго бродим по низине – отыскиваем место для переправы. Продираемся сквозь густой кустарник, еще по-зимнему жесткий и ломкий, и он мстительно хлещет нас, норовя ударить по лицу.
В просветах сквозь мутноватую воду видно, как шевелится на дне какая-то жуткая растительность да лохматится мох на рыжих камнях.
Кажется, бродим мы напрасно, лёд отошел от берега уже повсюду. Он лежит на реке, как огромный белый плот.
В просветах сквозь мутноватую воду видно, как шевелится на дне какая-то жуткая растительность да лохматится мох на рыжих камнях.
Что ж, будем прыгать. Я разбегаюсь, отталкиваюсь посильней…. Ничего, держит! Трещит, а держит.
Филенко
Теперь вперед, скорее вперед. Но скорее не получается. Делаю три шага – лёд трещит. Иду в сторону, а там лужица. Местами снег серый, местами белый, где же лёд надежней! Серый – это, наверное, от воды. Так что, пожалуй…
– Товарищ лейтенант, – говорит Филенко, – а ну я…
Он быстро идёт впереди, уверенно отклоняясь то вправо, то влево. Мы делаем хитроумные зигзаги. Улыбаясь, солдат поясняет:
– Ще от таким пацаном по льду бигав. Наша школа за ричкой була…
И вот перед нами поросший лесом другой берег, который через пять шагов станет нашим берегом. Вернее, через четыре шага и один прыжок. Первым прыгает Филенко.
– Ось тут повужче, – говорит он мне уже с берега, показывая пальцем.
– Да ладно…
Я снова разбегаюсь, снова отталкиваюсь изо всех сил. Под ногой – словно вата, толчок не получился. А, чёрт! Успеваю забросить на берег свою палевую сумку… Филенко тычет мне приклад автомата… Плеск, холод, ледяные брызги в лицо…
Цепляясь за ветки кустарника, выбираюсь из воды. Впрочем, «выбираюсь» – понятие относительное. Вода в сапогах, в шинели, в гимнастерке. Вода течёт по мне. И холодно, до чего же холодно! Только ушанка сухая.
А ведь шло так хорошо! Один неверный шаг, в самом прямом смысле слова, – и все пропало.
Ну, что делать? Идти дальше? Пока доберёмся до жилья, можно совсем застыть. До Кременного километров пятнадцать. Идти назад?
Я стою на берегу мокрый, растерянный, злой на весь свет.
– Посушимося, товарищ лейтенант?
Я молча гляжу на него.
– Вы поки що скидайте все, а мою шинель надинте. А то як бы не простигнуть.
Ефрейтор ломает ветки ближайших кустов, складывает их шалашиком.
Я сбрасываю шинель, сапоги, бриджи. Шинель Филенко велика мне, завертываюсь в нее, как в одеяло. Ефрейтор проворно сгребает прошлогодние листья, ломает ватки. Потом достаёт кресало.
…Горит костер. От жухлых листьев валит дым, от сырой одежды – пар. А я сижу у огня, гляжу с наслаждением на его рыжие вихры и никак не могу устроиться так, чтобы тепло было и ногам, и спине. Любопытно, а Шерлок Холмс когда-нибудь проваливался под лед?.. Ладно, что там Шерлок – это дело старое. А вот если бы сейчас попался мне Рудольф Собачников, былой властитель моих дум, я бы – я бы искупал его в проруби и не дал сухих кальсон. Пусть в следующей приключенческой повести не забудет упомянуть, что, кроме прозорливости, смелости и глубины психологического анализа, настоящему следователю необходима запасная пара белья…
– Ну, як, лейтенант? – спрашивает Филенко.
– Вполне, – отвечаю я. – Отогрелся. Тронем, что ли? Часа два потеряли…
«Порядок» – это тысяча ответов
Не останавливаясь, мы идём по компасу через лес.
Ужа в сумерках выходим на мощеную улицу шахтерского городка Кременное. Улица пустынна. Не базарной площади – невылазная грязь. Городок прячется за глухими ставнями – может, спит, а может, и нет. Тихо.
Зато у полотна железной дороги, возле обшарпанного полосатого шлагбаума, нас останавливает грозный окрик. Мы улыбаемся: так торжественно окликают только штатские. Так и есть – здесь КПП местной дружины народного ополчения.