В битвах под водой
Шрифт:
– Вот, товарищ командир, подобрал. Какой славный малый, - докладывал мне комсорг Свиридов.
– Нам бы такого на лодку...
Матросское сердце не могло мириться с тем, что по дымящимся развалинам бродит запуганный, голодный мальчуган.
– А откуда вы знаете, хороший он или плохой?
– спросил я.
– Да я их насквозь вижу, - уверял Свиридов, крепко зажав в руке воротник измазанной рубашонки.
– Вы на слезы его поглядите. Такие слезы только у настоящих мужчин бывают...
Мальчуган глянул исподлобья на
Подошли другие матросы и вместе со Свиридовым начали уговаривать меня.
– Неужели мы одного мальчонку не сможем воспитать?
– наседали на меня матросы.
– За ребенком уход нужен. А когда нам им заниматься?
– Я не ребенок, - неожиданно выпалил чумазый мальчуган, - и ухода за мной никакого не надо. И ничего я не боюсь. Вы не подумайте, что я от страха плакал. От обиды, товарищ командир, ей-богу, от обиды...
Парнишке, видимо, очень хотелось попасть на лодку, и Свиридов совершенно напрасно боялся, что он убежит.
– Товарищ командир, конечно, пользы от меня будет мало, - рассудительно продолжал он, - так ведь я и мешать никому не стану. И ем-то я почти совсем ничего. Правда, дяденька, - взмолился он, - взяли бы меня...
Через несколько минут мы уже узнали несложную биографию мальчика. Плакал Вася - так звали мальчика - потому, что увидел убитую бомбой женщину, которая напомнила ему мать. Отец его погиб на фронте. Когда бежавшая от гитлеровцев мать вместе с младшей сестренкой погибли от фашистской бомбы, осиротевший мальчуган пошел куда глаза глядят. Он долго бродяжничал, пока добрался до Черноморского побережья.
И хотя Вася стал членом нашего экипажа, однако взять его с собой нам не разрешили.
– Разве легко все это восстановить?
– глядя на развалины, говорил кок Щекин.
– Трудно, но восстановим!
– отозвался Каркоцкий.
– И не только восстановим, лучше построим. Дай только уничтожить фашистов!
– Ну, уж теперь-то фашистов дожмем, еще месяц-другой и...
– Я уже перестал устанавливать сроки, во знаю, что скоро...
Шел третий год ожесточенной войны. За это время было столько всяких догадок и предположений относительно сроков окончания войны, что уже мало кто осмеливался делать какие-либо прогнозы, хотя все чувствовали, что крах фашизма недалек.
В конце марта наш эшелон прибыл в Москву и мне было приказано явиться с докладом к заместителю наркома Военно-Морского Флота генерал-майору Н. В. Малышеву.
Генерал встретил меня приветливо и задал много вопросов о матросах, старшинах и офицерах эшелона.
– Хотел приехать к вам, поговорить с людьми, но вот беда: никак не выкроил на это время, - говорил генерал, прохаживаясь по кабинету.
– Прощу передать морякам мое пожелание успехов в выполнении "священного долга перед Родиной... Нет ли у кого вопросов ко мне?
– Все хотят знать, куда нас везут...
– Этого сказать не могу.
Случайно
Как бы угадав мои мысли, генерал подошел к столу, и, взяв в руки несколько фотографий, спросил у меня:
– Вы знаете кого-нибудь из этих подводников?
– Да, вот это - мой товарищ Паша Кузьмин.
– Погиб, - Малышев подошел к столу и взял в руки фотографию, - геройской смертью погиб.
– Когда? При каких обстоятельствах?
– Подробности нам стали известны совсем недавно. А случилось это два года назад.
И генерал рассказал обстоятельства гибели П. И. Кузьмина и его товарищей...
Подводная лодка "Салака" должна была действовать в западной части Балтики. Она успешно прошла Финский залив, преодолела многочисленные минные поля, сетевые заграждения, специальные противолодочные барражи и всплыла в надводное положение западнее острова Готланд, чтобы зарядить аккумуляторы.
Командир корабля капитан-лейтенант П. И. Кузьмин в ночной бинокль внимательно осматривал горизонт.
Была довольно ясная ночь. Несмотря на трехбалльную волну и легкую дымку, которой была окутана восточная часть горизонта, подводная лодка могла быть обнаружена с береговых постов наблюдения или катерами-охотниками, рыскавшими в районе противолодочных барражей. Однако запасы электроэнергии были почти полностью израсходованы и всплыть было необходимо.
Со стороны Гогланда появился луч прожектора. Он двигался в сторону подводной лодки, но не дошел до нее и исчез. Темнота сгустилась.
Это насторожило подводников. Похоже было, что прожектор кому-то сигналит. Командир подводной лодки по направлению луча прожектора определил, откуда можно ждать противника, и приказал изменить курс.
Однако прошел час, а противник не показывался.
– Боевая тревога! Надводная торпедная атака!
– неожиданно раздалась команда, и "Салака" устремилась навстречу конвою, который состоял из двух больших транспортов, двух миноносцев и более десяти катеров-охотников.
Но советских моряков, охваченных одним желанием - во что бы то ни стало нанести врагу смертельный удар, ничто не могло остановить. Подводники знали, что транспорты везут подкрепление войскам, осаждавшим Ленинград.
"Салака" проскочила сквозь кольцо охранения и проникла внутрь вражеского конвоя, но не успела еще занять позицию для залпа, как головной миноносец обнаружил ее и открыл артиллерийскую стрельбу. Поднялась тревога. Другие корабли конвоя также начали обстреливать "Салаку".
От разрывов снарядов море вокруг "Салаки" кипело. Слепящие лучи прожекторов и встававшие от разрывов снарядов водяные столбы мешали видеть цель. Вражеские транспорты начали разворачиваться, чтобы уклониться от торпед.