В битвах под водой

Иосселиани Ярослав Константинович

Наш выход из базы прикрывали корабли советского Северного флота. В воздух поднялись истребители.

Никогда не видел я такого скопления кораблей, транспортов и авиации.

– И так всегда. Когда союзники входят в базу или выходят из нее, наши создают такое прикрытие, что фашисты ни разу еще не посмели на них напасть. И капитан-лейтенант указал на неуклюжие "Либерти", двигавшиеся в разных направлениях.

Потребовалось более четырех часов, прежде чем конвой был готов начать движение по маршруту. Транспорты выстроились в восемь колонн с интервалом

между колоннами по полмили. В каждой колонне, на расстоянии одной мили друг за другом, следовали пять-шесть "Либерти". Центральное положение в конвое занимал крейсер противовоздушной обороны, сопровождаемый двумя эскортными авианосцами.

"Джоном Карвером" командовал, как я уже говорил, Мейер, американец немецкого происхождения. Чтобы познакомиться с ним и уточнить некоторые вопросы, связанные с нашим пребыванием на транспорте, мы с Паластровым поднялись на мостик.

– Очень приятно иметь на борту подводника, - Мейер проткнул мне сухую, костлявую руку, изобразив на лице нечто похожее на улыбку.
– Теперь мы вместе с вами будем подвергаться Подводной опасности.

– Только что, мистер капитан, я прочел в журнале "Лайф", что немецкие подводные лодки уже не опасны, - заметил я.

– Правильно! Для журнала не опасны, - при этих словах американские моряки, стоявшие на мостике, рассмеялись и подошли поближе к нам.
– Знаете, как говорят об этом журнале?

– Нет.

– "Эх, и лайф! Лучше бы смерть".

И снова на мостике раздался дружный смех.

– "Лайф" пишет, а немецкие лодки воюют, - вставил высокий американец, посасывавший длинную, словно по росту подобранную трубку.

– Для ваших немецких коллег даже вот такое охранение, - Мейер описал рукой круг, - нипочем... топят нас - и все...

– Да, для хороших подводников охранение... только помеха, - согласился я, - но в журнале говорится, что немецкие подводники деморализованы и... плохо воюют...

– Журнал сам деморализован!
– перебил меня капитан, поджав свои бескровные губы.
– Немцы чувствуют себя хорошо...

С Мейером мы легко договорились по всем вопросам. Он разрешил матросам и старшинам небольшими группами выходить на верхнюю палубу, пользоваться санитарными узлами наравне с экипажем "Джона Кервера", осмотреть корабль, провести вечер самодеятельности. Но когда вопрос коснулся транслирования в кубрике последних известий из Москвы, возникли затруднения.

– Зачем матросу политика?
– с заметным раздражением сказал капитан. Молодому человеку нужны музыка, танцы, девушки, вино. Музыку мы транслируем, танцевать разрешаем, а вино и девушек они найдут в Англии.

– Простите, у нас другие порядки, - продолжал настаивать я, не обращая внимания на улыбки американских моряков.

– Мистер командер, я не могу разрешить транслировать московскую станцию, решительно заявил Мейер.
– Вы лично, если хотите, можете слушать через офицерский приемник в штурманской рубке. И то... я бы на вашем месте не, тратил на это время. А матросы... давно известно: чем меньше матросы знают, тем лучше для них и для дела... Я бы развлекал их как-нибудь иначе.

Мне пришлось удовлетвориться возможностью самому слушать сводки Совинформбюро, чтобы потом информировать матросов и старшин.

Идя со средней скоростью девять узлов, конвой держал курс на остров Медвежий, с тем чтобы на его траверзе повернуть на запад и обойти Норвежское побережье, оккупированное фашистскими войсками.

К исходу четвертого дня конвой находился уже в районе этого каменного острова, расположенного в Северном Ледовитом океане, на полпути между материком и архипелагом Шпицберген.

После очередной беседы с матросами и старшинами мы с Пал Астровым вышли из кубрика и направились к себе в каюту. На палубе нас догнал Свиридов.

У матроса был явно озабоченный вид.

– Товарищ капитан третьего ранга, - Свиридов понизил голос до шепота, эти... вон тот...

– Кто?

– Джон Берна... все время агитируют наших матросов ехать в Америку. Расписывает, какое там райское житье. Говорит, он сам чех, Иваном его звали, а теперь Джон...

– Так чем же Джон лучше Ивана? Вопрос этот оказался для Свиридова неожиданным, и матрос растерялся.

– Он оскорбляет нас, товарищ капитан третьего ранга!

– А вы отвечайте тем же...

– Чем?
– Свиридов вопросительно посмотрел сначала на меня, а затем на капитан-лейтенанта.

– Доказывайте, что у нас лучше, - вставил Паластров, - и агитируйте его ехать к нам.

– Такого гада к нам нельзя, товарищ капитан-лейтенант. У него нет родины!
– возразил матрос.

– Вот вы ему и объясните, что люди, которые изменяют родине и уезжают в чужие страны только потому, что сегодня там картошка стоит на две копейки дешевле, - изменники и гады. Он тогда поймет, что вы его тоже считаете гадом.

– Мы ему без намека... прямо говорим, что он гад, изменник, предатель и ... еще крепче... говорим кое-что... но... он не оскорбляется... Вот если бы вы разрешили...

– Что я должен разрешить?

– Бока немножко... намять ему.

– Вы с ума сошли!
– рассердился я.
– И это вы, комсорг, говорите такие вещи?

– Мы ему за дело. Он ведь про фашистов говорит, что они вроде не такие уж плохие люди... Даже некоторые американцы возмущаются... Они только вдвоем такие... А таких только кулаками можно образумить...

– Кто же второй?

– Вот Берна и тот... его друг Чарли! Но тот меньше болтает. Тот по-русски не говорит, а этот знает язык...

– Неужели в кубрике у вас происходят такие споры?
– удивился Паластров.

– Не-ет, в кубрике он не посмел бы. А вот как назначат рабочим по камбузу какого-нибудь матроса, Берна сразу к нему и...

– А что Берна: постоянный рабочий на камбузе?

– Не поймешь, кто он такой, только он все время там... Да он вообще везде...

– Мистер команде, - услышал я голос капитана, - вы, кажется, хотели видеть остров Медвежий? Вот он, к вашим услугам!