В битвах под водой
Шрифт:
Оставив Свиридова на палубе, мы поднялись на мостик.
В бинокль я увидел очертания берегов необитаемого острова, почти сплошь покрытого оледеневшим снегом.
Установленный перед капитаном на большой тумбе ультракоротковолновый приемопередатчик вдруг захрипел, и из него послышались какие-то шипящие звуки.
– Сейчас конвой будет делать поворот, - пояснил нам Мейер, привычное ухо которого, видимо, легко разбирало приказания начальника конвоя.
– Откуда идут команды?
– машинально спросил я.
– Где старший начальник?
– Начальник конвоя...
Мейер не успел договорить. Раздались два сильных взрыва, и мы увидели, как в третьей колонне, слева и позади от нас, транспорт с высоко поднятым форштевнем погружается в воду.
Охранение прозевало. Подводные лодки фашистов проникли в конвой и атаковали его. Приемопередатчик снова захрипел, и взволнованный голос повторил несколько раз: "Боевая тревога! Подводные лодки, подводные лодки! Транспортам самостоятельно атаковать перископы артиллерией! Ударным группам кораблей преследовать и уничтожать подводные лодки!"
Одновременно со взрывом неприятельских торпед во всех уголках "Джона Кервера" зазвенели колокола громкого боя.
Артиллеристы транспортов немедленно открыли огонь. Но морякам теперь повсюду мерещились перископы, и не удивительно, что стрельба велась впустую, тем более, что море было усеяно мелкобитым льдом, осколки которого на трехбалльной волне легко было принять за перископ подводной лодки.
Все орудия транспортов - на каждом "Либерти" было по две спаренные пушки стреляли с максимальной скорострельностью. Никто не считался с тем. что снаряды рикошетировали о поверхность воды ив любую минуту могли угодить в соседние транспорты.
– Что происходит, мистер капитан?
– обратился я к Мейеру.
Он непонимающе посмотрел на меня и пожал плечами.
– Почему такая стрельба?
– повторил я вопрос.
– Отражаем нападение ваших немецких коллег, мистер команде. Не играть же танго, когда один из "Либерти" идет ко дну.
– Какой транспорт тонет?
– кричал я, чтобы капитан расслышал меня в грохоте орудий.
– "Вильям Эстейер", номер "28Ф".
Я побежал в каюту, схватил списки "Либерти" и увидел, что на "Вильяме Эстейер" находятся восемьдесят советских моряков, среди которых были и подводники.
"Их тоже разместили в трюме, и, следовательно, они подвергались наибольшей опасности... Вероятно, многие из них погибли...", - решили и поспешил в кубрик к матросам и старшинам. По боевой тревоге им запрещалось выходить на верхнюю палубу, и они очень смутно представляли, что происходило на море. Тем не менее они понимали, что, если началось активное преследование, немецкие подводные лодки постараются отойти.
– Ну как по-вашему: где лучше во время боя - на транспорте или в лодке? обратился я к подводникам. Этим вопросом я хотел скрыть свое беспокойство. Мне было совсем не до шуток.
– На берегу, товарищ капитан третьего ранга!
– отозвался кто-то из матросов.
– А... на утопленном... были наши моряки?
– обратился ко мне Свиридов.
Я не мог солгать и ответил:
– Да, были. Примерно столько же, сколько и на этом транспорте.
Лица у всех помрачнели. Матросы вопросительно смотрели на меня.
– Будем надеяться, что их спасут. Средств для этого на транспортах много. Люди наши, вы знаете, опытные, думаю, не растеряются, - обнадеживал я моряков, хотя сам не был уверен, что людей могут спасти.
– Там... товарищ капитан третьего ранга, они тоже в трюме... жили? опросил кто-то.
– Да, в трюме. На всех транспортах порядок один.
– Тогда всем не спастись. Мы ведь размещены на два метра ниже ватерлиний. Один приличный прокол этой скорлупы, - матрос постучал по борту судна, - и мы с рыбами.
– На то и война!
– возразил Каркоцкий.
– На войне везде опасно... и жертвы всякие бывают. Только наивные могут рассчитывать на войну без жертв.
– А что ты думал? Думал, что американцы тебя под бронированный колпак посадят?
– Да я ведь ничего не говорю, - отступил матрос.
– Вы, старшина, и в самом деле напрасно напустились на матроса, - вмешался я, - он прав: если борт пробьют, то в кубрик действительно хлынет вода. Но рыбы здесь не будет... Ни одна уважающая себя рыба сюда не войдет. Слишком уж неуютно здесь, а в их распоряжении целый океан. Зачем же им сюда лезть?
Лица моряков были по-прежнему мрачны. Моя шутка не вызвала ни одной улыбки.
– Не забывайте, что торпеды попали в корму, а наши люди, как и мы с вами, находились в носовом трюме, - добавил я.
– Война с призраками в полном разгаре, - шепотом отрапортовал мне Паластров, с биноклем в руке стоявший на левом крыле капитанского мостика. Он не уходил отсюда с момента объявления тревоги.
– По каким мишеням бьют?
– Все время слежу... Сейчас обстреливают вот эту несчастную льдинку! Паластров протянул мне бинокль.
Мейер, казалось, несколько успокоился. Он прохаживался по мостику, поминутно прикладывая к глазам бинокль.
– Как вы думаете, мистер командер, откуда нам сейчас грозит опасность? произнес Мейер, глядя на мою орденскую планку.
– Подводная опасность почти миновала. Вы же видите, что делается, - я показал на кормовую часть горизонта, где водяные шапки, вздымавшиеся над местами разрывов глубинных бомб, создавали впечатление, будто море вдруг начало бурно кипеть.
– Это ничего не значит. Они только глушат рыбу. Если бы они умели бомбить!
– капитан махнул рукой.
– Вы знаете, что сообщили несколько минут назад?
– Кто сообщил?
– Начальник конвоя. Вернее, он наврал нам, а ему наврали те, кто преследует фашистские подводные лодки.