В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
– Ученый… Человек, который лучше других видит будущее человечества, много знает.
– Который думает за других, – кивнул Коравье и добавил: – Как Локэ в нашем стойбище.
Карта долго мешала занятиям. Но постепенно Коравье привык к ней. Как-то он озадачил Праву вопросом:
– А будут несчастные люди при коммунизме?
Праву ответил не сразу. Коравье терпеливо ждал.
– При коммунизме будут жить обыкновенные люди, – как бы размышляя про себя, заговорил Праву. – Значит, у человека останутся его сильные и слабые черты, хотя он будет отличаться от теперешних людей. Я думаю, что при коммунизме тоже будут несчастные люди, но их будет намного меньше, чем счастливых. Потому что исчезнут главные причины, которые порождают несчастья…
– Может быть, и так, – согласился с ним Коравье и сказал: – Вот мы с тобой много разговариваем, а мне неспокойно, когда подумаю, что очень скоро стойбище Локэ придет к колхозной жизни.
– Ты боишься, что твои земляки по своему нутру не будут подходить для жизни в колхозе? – спросил Праву.
– Немножко такая боязнь есть, – ответил Коравье.
– Надо верить, что в человеке хорошего больше, чем дурного, – сказал Праву. – На то он человек.
– Беспокоюсь я все же о земляках. Когда-то им все равно придется начинать новую жизнь. Оттого, что придут к ней с опозданием, они долго не будут полностью счастливыми, потому что их нутро, мысли, память не скоро забудут старое.
– Что же ты предлагаешь? – спросил Праву.
– Надо скорее переселить стойбище в колхоз, – неожиданно ответил Коравье и, встретив недоуменный взгляд Праву, пояснил: – Даже новая одежда не сразу удобна человеку. Но не станешь же из-за этого вечно ходить в старье!
Коравье и Росмунту приняли в колхоз. По совету Ринтытегина Коравье поставили на работу в колхозную мастерскую. Он туда уходил с утра, в обед являлся домой, – словом, жил как все торвагыргынцы. Конечно, сам не чинил тракторов, но чем мог помогал другим. Долго думали, как быть с Росмунтой. Когда узнали, что она хорошо шьет, ее завалили заказами.
Несколько раз Коравье намекал, что ему лучше было бы в тундре, там, где олени. Но Праву не терял надежды, что удастся уговорить его переселиться обратно в стойбище Локэ, и оставлял эти намеки без внимания.
Однажды днем с шумом распахнулась дверь комнаты, и перед Праву предстал Коравье. Волосы его были всклокочены, бисеринки пота блестели на лбу, глаза сверкали.
– Что случилось?
– Компот! Компот!
Крик был такой, будто Коравье тонул в компотной реке.
Только сейчас Праву увидел у него в руках консервную банку.
«Кто-то у них отравился?» – с ужасом подумал Праву.
Но Коравье мало походил на несчастного. Неожиданно он сорвался с места и пустился в пляс по комнате. Он явно подражал Мирону Стрелкову, который как-то на его глазах плясал камаринского. Маленький домик весь содрогался.
– Ну, вижу, что компот, – недоумевая, проговорил Праву.
– Неужели не понимаешь? Ком-пот! Ком-пот! – повторял Коравье. – Это я сам прочитал! Сам!
Вот в чем дело! Ему открылся наконец секрет слогосложения!..
– Молодец, Коравье! Это значит, что ты научился читать.
Восторгу Коравье не было границ. Он заставил Праву одеться и пойти с собой. Первым делом затащил в маленький магазинчик Торвагыргына и, не обращая внимания на удивленного продавца, начал читать:
– Мо-ло-ко! Мя-со! Ту-чон-ка! Са-хар! Видишь, Праву? Са-хар!
На улице он останавливался возле каждой вывески. Прочитав громко слово, с победным видом смотрел на Праву, как бы говоря: не один ты на свете грамотный человек!
– Муж! Жен! – громко объявил Коравье, когда проходили будку возле сельсовета.
Громким криком он разбудил спавшего сына.
Росмунта с испугом смотрела на мужа, потрясавшего консервной банкой.
– Я научился читать! – сообщил Коравье. – Видишь: здесь написано – ком-пот! Сладкая еда!
Росмунта осторожно взяла из его рук банку и пристально рассмотрела буквы.
– Ты, Корав, скоро станешь ученым человеком, – тихо произнесла она.
– Почему бы нет? – осклабился Коравье. – Вот видели бы в стойбище Локэ, как я вынюхиваю следы человеческой речи на бумаге!
8
Володькину с очередной почтой пришла большая посылка из Магадана. Распаковав, он охнул и выдернул из пачки тоненькую книжку.
– Смотри, Николай, мои стихи! – крикнул он.
Праву взял книгу. Она называлась «Огни в тундре».
– Поздравляю! – заключив в объятия Володькина, воскликнул Праву. – Насколько я осведомлен в истории литературы, это второй сборник стихов русского поэта о Чукотке после Тана-Богораза.
Володькин вытряхнул на кровать все книжки, открыл одну, полистал и разочарованно заметил:
– Сколько ждал! Думал, буду плясать, а вместо этого у меня такое чувство, будто кто-то другой написал… Странно. Мечта сбылась, а радости большой нет. Куда приятнее было писать и ждать… – Он сел и задумался. Потом вдруг сказал: – У меня к тебе просьба есть… – Володькин выглядел смущенным.
– В чем дело, говори, – подбодрил его Праву.
– Я узнал, что тебя собираются послать на совещание оленеводов в Магадан. Вызывали Ринтытегина и Елизавету Андреевну, но они не могут сейчас оставить колхоз… А мне тоже хочется поехать. Попроси Елизавету Андреевну, а?.. Творческие дела и прочее.
– Какой может быть разговор! – сказал Праву. – Обязательно попрошу.
Володькин куда-то заторопился и ушел. Праву только хотел раскрыть подаренную книгу, но тут в дверь постучали.
Вошел расстроенный Коравье.
– Опять незнакомое слово прочитал? – улыбнулся Праву.
– Нет. Не то. Даже не знаю, как об этом сказать. Но мне больше не с кем посоветоваться…
Коравье топтался с ноги на ногу.
– С женой поссорился, – почему-то шепотом сообщил он.
– Что же случилось? – спросил Праву в замешательстве. Такого рода конфликты ему еще не доводилось улаживать.