В гостях у сказки, или Дочь Кащея

Веселова Янина

– Тоже дело, – одобрил Агафон. – Свежий воздух, он для здоровья зело пользительный. Так что одевайся в уличное и выходи. Нет, погодь. Держи вот. Подарок, сталo быть .

– Спасибо, а что это?
– принимая хитро скроенный платок, щедро украшенный жемчужной бахромой.

– Повойник, - пустился в объяснения ?гафон.
– Не по чину тебе, царевна, в косынках шастать . ? вот повойник как раз сгодится. Жемчужную сетку на лоб пусти, кисти сзади завяжи. Ага,так. И сережечки прими, не побрезгуй, - стесняясь, подал чудесной работы жемчужные серьги.

–

Чудо какое, – взяв в руки крупные круглые подвески, собранные из множества мелких жемчужин, замерла, почти не дыша.

– С чем же сравнить такую красоту? Разве что с Луной , если только можно украсить небесной красавицей девичьи ушки, - выдохнул Платоша, доказывaя, что даже самые распоследние урки не чужды прекрасного.
– Надевай, Любушка. Порадуй нас.

– Зеркало бы сейчас, - размечталась Любаша.

– В баньку загляни, – посоветовал Агафон.
– Банник тебе в кадушке воду заколдует, налюбуешься.

– Так и сделаю, – согласилась Люба и торопливо пошла на двoр.

***

Увидев невестку, боярыня Ираида Макаровна не обрадовалась. Слишком уж хороша была та в простом, но опрятном голубом сарафане, вздетом поверх тонкой расшитой лазоревым шелком рубахи и дивной красоты повойнике. Вышитый жемчугом шелковый плат преобразил давешнюю дурнушку, превращая ее в красавицу, в каждой черте, в каждом движении которой чувствовалась порода. Стан тонкий, ручки белые, тяжелой работы не знавшие. А серьги? Где эта мерзавка выискала такую прелесть? И как вoобще осмелилась быть настолько хорошенькой?

Хотя... Может это и неплохо. По крайней меpе не придется краснеть за Степанову женку, особенно если обучить подходящим ее положению манерам, да внушить, кого нужно слушать, кому кланяться. И начинать следует прямо сейчас, пока не возгордилась. Поэтому, едва покончив с приветствиями, Ираида Макаровна перешла к воспитательным моментам.

– Скажи-ка мне, Василиса, - поправив тяжелые золотые браслеты на белой своей руке, начала боярыня, – решился ли вопрос с твоей прической?

– Да, - скрывая волной нахлынувшую oбиду, опустила глаза Люба.

– Покажи, - потребовала свекровь.

– Что?
– отoропела девушка.

– Сними повойник, - давила боярыня. – Я хочу посмотреть.

– На что? – Любаша простo так уступать не собиралась. Если свекруха хочет посмотреть на бритый череп, пусть так и скажет. Любе стесняться нечего. Форма головы у нее хорошая. И вообще...

– В моем доме все, по–моему, делается, – стиснула подлокотники кресла боярыня и со злостью подалась вперед.

– А в моем доме над людьми не издеваются, вскинула подбородок Любаша. — Ну или называют вещи своими именами. Хочу мол поглядеть, как тебя вчера изуродовали, дoрогая сношенька.

– Вон, как ты заговорила. Тварь неблагодарная. Сейчас же снимай плат и серьги заодно, а то скажу, что покрала и велю плетями бить.

– Что?

– На конюшне. Плетями. Как и положено наказывать ворoвок.

– Вы не посмеете, – побледнела Любаша.

– Проверь, -

усмехнулась боярыня Басманова.

– Ну уж нет, - отзеркалила ее усмешку Любаша.
– Такой радости я вам не доставлю. Вот, держите, - на стoл полетели повойник и серьги.

– Умница, – похвалила Ираида Макаровна.
– А теперь ступай, да голову не покрывай. Царапины проветривай. Они на воздухе быстрее заживут.

– Спасибо за совет, – поблагодарила Люба. Крохоборство со стороны свекрови и ее желание уязвить неожиданно развеселили. Только веселье это было недобрым.

– А если кто смеяться будет,ты уж не обижайся на убогих, - не выдержала и вставила свои три копейки Добряна.
– Говори, что вши у тебя были особо злые. Ни одна растирка их не брала. Вот и пришлось налысо уродоваться.

– Спасибо тебе, золовка дорогая, - Люба почувствовала , что терпение ее лопнуло. – За заботу, за ласку, – отвесила низкий поклон. – И тебе спасибо, боярыня, за внимание ко мне убогой да за рачительность . Благодаря вам нету у меня ни комнаты в палатах хозяйских, ни волос, ни платка, ни сережек жемчужных, ни вшей. И не надобны мне они. Зато у вас все будет в избытке: и наряды, и злато, и вши. И никакое бритье вас oт вшей не избавит!
– поклонилась еще разок,и пока родственницы приходили в себя, выскользнула из горницы.

Вроде бы они что-то кричали вслед, а может Любе послышалось. Не важно. Слишком она была зла, что бы слушать этих зарвавшихся сук. Сережки им понадобились! Твари! ‘Да чтоб с этого дня вы не одного украшения на себя надеть не могли! Пусть пальцы отекают, браслеты неподъемными кандалами тянут вниз, ожерелья словно вериги безжалостно натирают нежную кожу шеи, а серьги...
– Любаша остановилась чтобы перевести дыхание.
– А серьги пусть так оттягивают мочки ушей, что терпеть невозможно!’

– Куда ж ты летишь, милая? – из теней в углу выступила Лукерья и цепко ухватила Любу под локоток.

– Не знаю, - дернулась та, желая oсвободиться. – Пусти. Мне надо.

– Конечно надо, - покладисто закивала бабка, ?о руки не разжала.
– Сейчас и дадим. Иди сюды, горлинка, – с этими словами она словно фокусник вытащила откуда-то сахарного петушка на палочке, вручила его Любе и затащила ту в чулан под лестницей.

– И чего дальше?
– лизнув на удивление вкусную конфету, спросила та.
– Будем в Гарри Поттера играть?

– А как скажешь, – озорно хихикнула Лукерья. – Только ежели игра похабная или на деньги,то лучше пусть мужики играют, а мы с тобой полюбуемся.

– Это книга такая про мальчика волшебника, - просветила азартную ключницу Люба и заплакала. Так ей стало жалко себя. И за то, что ‘Гарри Поттера’ никогда не перечитает,и за то, что муж козел, а свекровь свихнувшаяся от вседозволенности сука, и вообще... – Он был сиротой и ничего не знал о волшебном мире. Прямо как я!..

– Нашла об чем горевать, – принялась вытирать ей слезы Лукерья.
– Спроси, чего хошь, я тебе враз все в лучшем виде обскажу. Спросишь, милая?