В некотором роде волшебник
Шрифт:
– Тогда познакомься с системой горячего жижеснабжения. И, кстати, теперь это называется жижепровод.
– Скажи пожалуйста!
Септимус прикинул, как завести разговор об окружающем Город заклинании. Чтобы не затягивать паузу, он спросил:
– Ты, наверное, здорово отстала от жизни?
– Пфф! Я знаю об этом мире ровно столько, сколько знаешь ты. Просто я не все еще успела отразить: слишком уж ты рьяно вырывался.
– Это когда ты мне зажала ладонью лицо? Да ведь ты меня чуть не придушила!
– Издержки производства. Но основную информацию о тебе я получила.
– Чудесно! Великолепно!
– В общих чертах. Со временем узнаю больше.
Наместник недоверчиво ухмыльнулся:
– Невозможно узнать все о человеке за несколько часов.
– Пфф! Ты любишь абрикосовое варенье. Мечтаешь завести двух кошек. Твой любимый цвет зеленый. В детстве ты хотел стать врачом, поэтом или пиратом. Почти каждый вечер ты поднимаешься на крышу дворца и смотришь на закат...Ой, а шампунчик только такой? Хм! Мужчины!..У тебя никогда не было друзей, потому что родители запрещали твоим сверстникам общаться с сыном шлюхи. Первую кражу ты совершил, чтобы сделать подарок матери на Сменогодье. Мельхиоровое кольцо. Тебе тогда было восемь. Но за двадцать четыре дня до праздника твою мать убил один из клиентов. Его так и не нашли. Потому что особо не искали. Ты хранил кольцо пять лет. А потом похоронил. Зарыл его в кленовой роще. Ты ненавидишь пенку на молоке и до сих пор боишься грозы. Твоя первая...
– Довольно!
– рявкнул наместник.
– Сам же не верил!
– Хватит! Хватит.
Септимус схватился за горло. Гадкое чувство: словно по твоим внутренностям ползают ледяные черви. Словно ты стоишь посреди огромного пустого поля, а вокруг ни души, но ты понимаешь, что со всех сторон на тебя смотрят. Она знала! Она знала все! Даже то, что было запечатано в самой глубине сердца, то, что не хотел знать и помнить даже он сам.
– Не смей никому рассказывать, - прошипел Септимус.
– Конечно, не расскажу, - по-прежнему легкомысленно пообещала Мирра, вылезая из ванны.
– Полотенчико есть? Ага, вижу, спасибки. Не расскажу, если ты сам этого не захочешь.
Наместника словно подбросило:
– Тогда что это такое было в пещере? Какого рожна ты разболтала Гансу про мою мать?!
Взгляд Мирры выражал вежливое недоумение:
– Так ведь ты сам этого хотел.
– Кто? Я?!
– Ты. Тебе хотелось с ними поделиться, но ты все никак не находил повода. Любите вы, люди, все усложнять! Мне по-прежнему нечего надеть.
Не обращая на Мирру внимания, Септимус прошел в спальню и плюхнулся на кровать. Пустота, которую он много лет назад сумел ужать до малюсенькой точки и запрятать в самой глубокой и темной части сердца, стала стремительно расширяться. Оголодавшая, она пожирала его с жадностью зверопотама. Одно единственное воспоминание разрушило барьер, который разум возводил годами. Оставалось полшага до безумия. И только холодный, привыкший к рациональному анализу и самоконтролю рассудок держал последний рубеж обороны.
Что-то тяжелое упало на кровать рядом с Септимусом. Матрас заколыхался, словно маленькая лодка. На лоб Септимуса легла прохладная влажная ладонь.
– Оставь меня в покое, - жалобно проныл наместник.
– Не-а, - прошептал насмешливый голос.
– Никуда-то ты от меня не денешься.
Септимус открыл глаза. Бездонная пустота посветлела, вновь сжалась в точку и уползла куда-то вглубь души. Наместник вернулся в сегодняшний день.
Вечерело. Мирра похрапывала на кровати Септимуса, с головой зарывшись в одеяло. Наместник решил, что неплохо было бы хоть отчасти выполнить свой служебный долг и заглянуть в рабочий кабинет.
На столе лежала стопка доносов. Септимус наскоро просмотрел их и, к своему неудовольствию, обнаружил несколько кляуз на Веронику. На Ганса ничего не было. И немудрено: опытный бандит, Ганс знал толк в конспирации. Значит, дело в этой глупой девчонке: наверняка ведет себя неосмотрительно и, без сомнения, болтает много лишнего. Ох уж эти дилетанты! Налажают, сами того не ведая, а ты потом за ними разгребай, спасай их шкурёнки, прячь концы.
– Вы...вы...в-в-вы что здесь делаете?!
– раздался из приемной визгливый возглас секретаря.
Септимус вытащил кинжал и прислушался.
– Как вы сюда попали?!!
– Ну чё ты вопишь, как потерпевшая?
– отозвался высокий женский голос, похожий на звон стекла.
– Как попала, как попала! В основном ногами. Да расслабься ты. Я, это, вашего наместника...как это бишь...о! Сестра! Двоюродная.
Наместника прошиб холодный пот. Не медля ни секунды, он выскочил в приемную, теша себя надеждой, что увидит там толпу наемных убийц. Увы, все оказалось куда хуже. На краешке секретарского стола сидела Мирра и крутила в руках пресс-папье в форме скалящегося зверопотама. Она по-прежнему была без одежды. Но это полбеды. Тело Мирры местами просвечивало. В уголке жался секретарь - свекольно-фиолетовый и абсолютно обалдевший.
Не вдаваясь в объяснения, Септимус стянул с себя куртку, накинул на Мирру, стащил её со стола, силком заволок в кабинет и захлопнул дверь.
– Ты что, спятила?!
– Я же просила дать мне одежду, - сурово отчеканила Мирра.
– Где я тебе возьму бабские шмотки?!
– Да не клюёт! Хоть выплюнь!
Помолчав, она добавила примирительно:
– Чего ты психуешь? Подумаешь, лёгкое ню. Здесь все люди взрослые. И не такое видали.
Положа руку на сердце, Мирра была права. Наместник и сам не знал, с какой стати так разволновался. Он буквально сгорал от стыда и смущения. Но странное дело: стыдно ему было не за Мирру. Нет! Септимусу казалось, что это его вывели голышом на всеобщее обозрение и медленно, полоска за полоской, сдирают с него кожу. Повелитель Города чувствовал себя маленьким и беззащитным. Ему было дико страшно от мысли, что отражение его сердца расхаживает вот так, ничем не прикрытое от посторонних взглядов.
Чтобы не проходить мимо секретаря и не травмировать лишний раз его нервную систему, они с Миррой вернулись в покои наместника через потайной коридор. Покопавшись в платяном шкафу, Септимус достал свою старую рубаху, штаны и...
– Мам-моя, что это?
– брезгливо сморщилась Мирра.
– Настопники. Что-то типа...эээ...мужских чулок.
– Мда?
– Мирра всем своим видом воплощала скептицизм.
– А похоже на гульфики. Ты меня часом не подкалываешь?
На секунду Септимус замер, а потом захохотал: