В Объятиях Соблазна

Троицкая Алеся

Несколько мгновений длилась безмолвная битва взглядов. Его потемневшие глаза жгли и пронзали, словно кинжалы. Дыхание опаляло мои губы. Его грудь часто вздымалась, вторя бешеному стуку сердца.

— Не так быстро, синьорина. Мы еще не закончили.

Он помолчал, словно подбирая слова, а потом произнес с едва уловимой издевкой:

— Надеюсь, прогулка и свежий воздух смогли привести вас в чувства, и вы решили продать мне палаццо? Или готовы дальше упрямиться и надеяться, что пять оставшихся дней не запятнают вашей репутации, и ваш новый знакомый

лорд, даритель столь чудесных цветов, может узнать кое-что интересное о своей пассии.

Марко протянул руку и выдернул из моих ослабевших пальцев скромный букетик полевых цветов. Я невольно вздрогнула, чувствуя, как шершавые стебельки скользят по коже, оставляя зудящие царапины.

Он поднес трофей к лицу, демонстративно втянул носом воздух и скривился, будто унюхал нечто омерзительное.

— Какая прелесть! — процедил Марко. — Васильки и ромашки, никак со здешних лугов? Как это мило и… провинциально. Ваш воздыхатель знатный эконом.

С этими словами он сжал ладонь на нежных стеблях, и хрупкие цветы жалобно хрустнули. Яркие лепестки — лазурные и белоснежные — дождем осыпались на мраморный пол, словно слезы поруганной невинности.

Я смотрела, как они опускались на пол — такие нежные, беззащитные в своей недолговечной красоте. В глазах защипало от подступающих слез, но я усилием воли сдержала их. Вскинув подбородок, я в упор посмотрела на Марко.

На его губах змеилась самодовольная ухмылка, в глазах плясали бесенята. Он явно упивался моей беспомощностью, смаковал унижение.

Но я не собиралась быть жертвой его уколов и манипуляций. Расправив плечи и глубоко вздохнув, я произнесла с холодным достоинством:

— Вы очень наблюдательны, синьор. И весьма щедры на колкости. Только, боюсь, совсем не понимаете самой сути.

Марко вскинул бровь, его ухмылка стала шире. Но я не позволила сбить себя с толку.

— Видите ли, дело вовсе не в букетах, — продолжала я, глядя ему прямо в глаза. — И уж точно не в их размерах или цене. Истинную ценность имеет то, кто их дарит. И как.

Я бережно подняла с пола помятую ромашку. Поднесла к лицу, вдохнула еле уловимый травянистый аромат. По щеке скользнула одинокая слеза, но я даже не попыталась смахнуть ее.

— Лорд Уэстбрук подарил мне эти цветы от чистого сердца. Просто так, без намеков и условий. Он хотел доставить мне радость — и у него получилось.

Я лукаво улыбнулась уголками губ. Слезинка покатилась по щеке, упала на лепесток, скатилась сверкающей каплей.

— Даже одна ромашка, поднесенная с искренней симпатией, стоит дороже сотни роз от того, кто видит во мне лишь объект для манипуляций, — сказала я, вкладывая в слова всю силу чувств. — Они напоминают мне о доме, о детстве, о чем-то светлом и настоящем. И пусть они скромные, зато наполненные живым чувством.

Я положила помятый цветок на каминную полку и повернулась к Марко. Тот глядел на меня со странным выражением — удивленно, зло и как будто растерянно.

— Что же до палаццо… — я одарила его уничижительным взглядом. — Не утруждайте себя

расспросами и увещеваниями. Я не передумаю. Ищите другие игрушки и рычаги давления. А мне пора отдохнуть с дороги. Принять ванну. Для того чтобы смыть грязь этого дня.

Я решительно развернулась, и шелк юбок зашелестел, вторя моим шагам. Точка поставлена, пути назад нет.

Не оборачиваясь, я гордо покинула гостиную, оставив Марко наедине с его глухой злостью.

Глава 13

Едва закрыв за собой дверь комнаты, я без сил привалилась к ней спиной. Колени подгибались, дыхание срывалось. Зажмурившись, я пыталась унять бешеный стук сердца. В ушах эхом отдавался грубый голос Марко, его издевательский смех. Всем телом я ощущала фантомный жар прикосновений, чувствовала терпкий запах табака и виски.

— Мисс Элизабет! — ахнула подбежавшая Ханна. — Что стряслось? Вы белее полотна!

Служанка проворно расстегивала жемчужные пуговички моего дорожного пеньюара. Тонкий батист платья под ним промок от пота и неприятно липнул к коже. С облегчением стянув душные перчатки, я жадно глотала воздух. Постепенно сердцебиение выравнивалось.

— Все хорошо, — выдавила я, силясь придать голосу твердость. — Просто небольшая размолвка с синьором Альвизе. Ничего серьезного.

Ханна неодобрительно поджала губы, но расспрашивать не стала, за что я была ей благодарна. Меньше всего хотелось сейчас пересказывать неприятную сцену.

— Принеси-ка мне лавандовой воды, Ханна, — попросила я, опускаясь за туалетный столик и бездумно разглядывая свое отражение, — и камфарных капель от головной боли, если отыщешь.

Ханна кивнула и засуетилась, позвякивая склянками. А я вгляделась в зеркало, словно видя себя впервые. Растрепавшиеся локоны выбились из аккуратной прически. Щеки пылали неровными пятнами румянца. Во взгляде застыл лихорадочный блеск. Я с трудом узнавала эту взвинченную, испуганную девицу.

Взяв со столика черепаховый гребень, я яростно рассчесывала спутанные пряди, дергая до боли. Физический дискомфорт странным образом отрезвлял. Ноги ныли после беготни по венецианским улочкам. Тесные атласные туфельки натерли мозоли. Юбки многослойного платья давили на поясницу. В висках пульсировала тупая боль. Хотелось тишины, покоя и никогда больше не видеть мерзкую ухмылку Марко.

Но в то же время я осознавала: бегство — не выход. Не за тем я приехала в Венецию, чтобы пасовать перед первыми же трудностями. Да, этот спесивый индюк считает меня пустоголовой дурехой. Думает, сумеет запугать, унизить, вышвырнуть вон.

Но я не доставлю ему такого удовольствия. Буду стоять до конца. В конце концов, я — Элизабет Эштон, дочь своего отца. А он никогда не отступал перед власть имущими. И меня учил тому же.

Решимость скользнула в зеркале по лицу Элизабет, прогоняя тревогу и неуверенность. В синих глазах вспыхнули знакомые упрямые искорки. Даже подбородок вздернулся вызывающе, бросая вызов невидимому противнику.