В объятьях зверя
Шрифт:
Елена уже открывала замок на входной двери особняка, когда услышала сзади себя голос Стефана.
— А ну стой! — крикнул он, хлопнув ладонью по первому попавшемуся выключателю и метнувшись к жене.
Еще какое-то мгновение — и дверь бы открылась, но Сальваторе ловко схватил девушку за плечи и с силой оттолкнул назад, заперев дверь снова.
— Что, сбежать решила? — усмехнулся Стефан. — Да еще и ночью. Какая конспирация!
Парень сделал пару шагов к Елене.
— Отдай мне Никки.
— Стефан, пожалуйста…
— Ты испугала ребенка. Отдай мне дочь! — гаркнул он, забрав девочку из рук матери. — Ник,
Стефан не боялся, что сейчас Елена улучит момент и сбежит — знал, что без дочери она это ни за что не сделает.
Крики и шум разбудили Энзо, который через минуту появился в гостиной.
— Чего встал? — раздраженно рявкнул Стефан.
Сент-Джон увидел испуганную Елену в верхней одежде и с сумкой и обо всем догадался.
— Я… Просто… Крик услышал…
— Давай, иди спать.
Елена, даже, кажется, не заметив охранника, метнулась вслед за мужем, который пошел с дочкой в детскую.
Стефан укачивал Никки, но сам он был весь красный, а его руки тряслись, и Елена понимала, что он едва сдерживает себя. Что-то говорить ему она сейчас боялась по той же причине: он мог сорваться на нее, и от этого могла пострадать Никки, лежавшая у него на руках. Спустя минут пятнадцать девочку все-таки получилось успокоить, и, погасив свет в детской, Стефан вышел из нее.
— Я же говорил тебе — даже не пытайся сбежать, — сквозь зубы процедил он, схватив Елену за волосы, отчего та вскрикнула. — Заткнись, Никки разбудишь!
Стефан протащил Елену к лестнице и, взяв за шею, прижал к стене рядом со спуском.
— Еще раз такое вытворишь — я тебя убью нахрен, ты меня поняла? — рыкнул он.
— Стефан, пожалуйста, отпусти меня… Я не могу так больше… Это не жизнь! — молила Елена, задыхаясь от слез. — Прошу тебя… Я сделаю все, что хочешь… Только позволь мне забрать Никки и уйти! Клянусь, никто об этом не узнает, я не буду обращаться в полицию. Я исчезну из твоей жизни навсегда, ты никогда не вспомнишь, что я когда-то была рядом. Стефан, пожалуйста, ради нашей дочери и будущего малыша… Ты любишь их, больше жизни любишь, я знаю это! Я не верю, что тебе плевать на них и на то, в какой обстановке они будут расти…
Стефан смотрел в заплаканные глаза Елены и чувствовал внутри какую-то дрожь. И чем сильнее она была, тем крепче он сжимал шею девушки.
Елена закашлялась, и ему пришлось отпустить ее шею, но он тут же схватил ее за кофту.
— Ты никогда не будешь с моими детьми, ты слышишь меня? — словно безумный, прорычал Стефан. — Я никогда не желал им такой матери. Ты никогда не будешь их воспитывать. Я вышвырну тебя из этого дома, как шавку, после того, как родишь.
— Стефан, твои родители… Им не нужна такая месть!.. Они бы не одобрили это, подумай хотя бы об их памяти. Останься человеком, умоляю тебя!
— Ты мне еще что-то будешь говорить про моих родителей? — взревел Сальваторе и тряханул Елену с такой силой, что она сильно ударилась затылком о стену. Он почувствовал сильную тупую боль в груди и то, как начали гореть щеки. — Замолчи! Именно такой мести ты заслужила. Ненавижу!
Стефан с невероятной силой оттолкнул Елену от себя. У нее перед глазами все поплыло, и она, сделав неловкий шаг назад, вдруг почувствовала слабость во всем теле, в следующее же мгновение ощутив, что она
Последним, что услышал Стефан, был ее крик, в одно мгновение его отрезвивший.
====== Глава 15 ======
Тянущиеся минуты казались вечностью, внутри — необъятный холод, в мышцах — такая слабость, что Стефан, держа на руках Никки и укачивая ее, боялся встать со своего места, чтобы ненароком не потерять равновесие и не уронить ее. Отчего-то хотелось прижать ее к себе сильнее, словно бы он остался в мире совершенно один, и маленькая девочка с такими яркими голубыми глазами, в которых он всегда видел частичку любимой матери, сейчас была его единственным, самым ценным сокровищем. Ее существование было для него спасительным кругом на глубине того безумства, в которое он сам превратил свою жизнь. В эту ночь Стефан впервые за долгое почувствовал страх, который пронизывал все тело сильной дрожью. И от мысли, что причиной того, чего он сейчас так боялся, был он сам, замирало сердце.
На долю секунды наступило облегчение, когда в конце больничного коридора Стефан увидел Мередит, свою давнюю подругу и по совместительству — хирурга одного из лучших госпиталей Нью-Йорка.
— Стефан, привет, — устало произнесла она, увидев бледного парня и подойдя к нему. Когда Стефан привез жену в госпиталь, они с Мередит не успели обменяться и парой слов, так что спокойно поговорить могли только сейчас.
— Что с ней? — сходу спросил Сальваторе, даже не назвав Елену по имени, но Мередит, у которой позади было ночное дежурство, не обратила на это внимание.
— Стеф, — проговорила она, положив другу руку на плечо.
Стефан почувствовал, как сердце начало биться быстрее: он обо всем догадывался по грустному и какому-то виноватому взгляду врача.
— Прости, — одними губами прошептала она и, вздохнув, опустила взгляд. — Ребенка спасти не удалось.
В этот момент у Стефана внутри все оборвалось. Из сознания будто бы исчезли все мысли. Вместо них — какая-то яркая и длинная ослепляющая вспышка. Он нервно сглотнул и на мгновение закрыл глаза, то ли надеясь, что все происходящее — просто дурной сон, то ли боясь смотреть на Мередит.
— Мне, правда, очень жаль, — надтреснутым голосом произнесла девушка и подняла глаза на друга.
И становилось понятно: это не банальная фраза врача, которому нужно как-то объясниться с близкими пациента. Она действительно пропускала боль через себя, принимая эту беду как собственную. Мередит по натуре своей была очень добрым человеком с чутким сердцем, и у нее было только одно желание: помогать людям, делать так, чтобы в их жизнях было чуть меньше боли. Физической и душевной. Именно поэтому она связала свою жизнь с медициной. И именно из-за этого столько раз, несмотря на свой юный возраст, порывалась уйти из профессии: было просто невозможно видеть слезы родственников пациентов, находившихся на грани жизни и смерти, начинать многочасовую операцию, зная, что она сможет продлить жизнь максимум на год, слышать прямые вопросы больных: «Доктор, я умру?» — и смотреть в их глаза, полные отчаяния и вместе с этим — какого-то неверия в то, что это происходит с ними. Каждая такая история оставляла настолько глубокий след в душе Мередит, что отпустить ее не помогало даже осознание того, что она вместе с напарниками спасает жизней гораздо больше, чем теряет.