В оковах его власти
Шрифт:
Понимал, конечно, чего ж не понимать. С раннего возраста уяснил многие вещи, включая эту. Но сейчас все слишком отличалось от раннего возраста. Взять хотя бы то, что я больше не ребенок и умел заканчивать неприятные разговоры, уходить со встреч, если они прекратили нести для меня ценность и, самое главное, я спустя столько лет смог сделать выбор в пользу своей жизни, а не чьих-то желаний/приказов, выбирайте как хотите.
—Тогда я закрою эту тему совсем как закрыл сейчас папку с рабочими вопросами. Мы взрослые люди и разберемся сами, — грубоватым тоном прозвучало в ответ. Вот сказал и сразу же стал себя винить на подсознательном уровне.
Вздох разочарования послышался в трубке.
—Хорошо, сын, поступай, как считаешь нужным. Но вы оба твердолобые ослы, вот так вот, — речь закончилась упоительно, конечно.
—Мам, отдыхай, и если что — звони.
Отключившись, я еще некоторое время смотрел на подсвечивающийся экран. Маша так и не перезвонила, Рустам не ответил, зато остальным до меня было дело. Заебать меня так, чтобы я и дышать не мог свободно, не ощутив при это впивающиеся иголки в сраку.
Надо позвонить снова, а то долго мы были без связи. В одно мгновение мне Маша стала нужнее кислорода, я даже в рабочие часы старался с ней поговорить, пусть коротко, пусть пару фраз, но иначе продолжать этот театр абсурда не мог. Ощутив, что по спине начинает прогуливаться паника, я снова и снова слушал размеренные гудки абонента, что так и не взял трубку.
И если вначале я еще искал разумные доводы рассудка, то сейчас резко встал со своего места и начал прикидывать другие, неприятные, варианты. Произвольно руки начали набирать главу моей службы безопасности. Если раньше я запрещал себе узнавать о Маше, то теперь пользовался такой возможностью полновластно.
В неспокойное время я должен был обеспечить безопасность близким людям, что успешно и делал. Но ни Рустам, ни Маша об этом не знали, это ни к чему.
—Где она? — без приветствия спросил я Кракена, и он без лишних промедлений и ненужных слов лаконично ответил:
—Катается по городу в автобусе.
—В смысле катается?
Это что за хобби такое? Испытав мгновенное облегчение, отпускающее легкие, я прислонился к холодной поверхности окна.
—Она в него села и уже третий раз делает круг. Что прикажешь делать? — спокойным голосом отвечал Кракен.
—Ничего. Наблюдать.
Я собрался и уехал домой, понимая, что на сегодня я просто не смог бы вынести больше. Голова гудела от бесперебойного мыслительного процесса. Казалось, что даже во сне я пытался бороться с ветряными мельницами, проваливаясь на каждом шагу. Не мудрено, что большую часть времени мне не хотелось даже лишнего шага делать.
Маша не перезванивала, а я тем временем злился. Сидел и закипал. А если бы я не установил за ней слежку, то что? Пришлось бы полгорода поднимать? Стрелки часов плавно приближались к отметке «девять», и с каждой утекающей сквозь пальцы словно песок секундой я заводился сильнее и сильнее.
Ничто обычно не выводило меня из себя, но с Машей «ничего» превращалось во «все». Ей мастерски удавалось выдавливать из меня эмоции и мысли, о существовании которых я не подозревал. Давно списал их в утиль как нечто потерявшее способность нормально функционировать.
В начале десятого дверь дачного домика отворилась, и передо мной предстала испуганная и разбитая Маша. Огромные глаза смотрели на меня душераздирающе глубоко, пробираясь в грудину поглубже.
Я сразу понял, что что-то было не так. По сведенным бровям, сжатым бледным губам и по атмосфере, что сейчас сопровождала девушку незримым на первый взгляд, но ощущаемым нутром потоком.
Всю злость сдуло вместе с этим осознанием. Она молча подошла ко мне и, сжавшись комочком, нырнула в объятия, которые я распахнул в унисон ее порыву. Сонастройка.
Прижавшись ко мне крепко-крепко, она тяжело вздохнула и мгновенно расслабилась, утопая в объятиях. Аромат свежести обволакивал меня коконом, вместе с запахом Маши, что не поддавалась описанию. Им можно было только жить, прикрыв уставшие глаза.
Так неожиданно успокоился и я сам, перебирая пальцами мягкие непослушные волосы.
—Прости, пожалуйста, я была очень расстроена, — маленькие ручки легли на мои лопатки и сжались, цепляясь за рубашку. —Потерялась во времени и пространстве.
А я тут чуть не потерял свою способность ясно мыслить, да и вообще потерять рассудок мне теперь не так уж и сложно.
—Кто тебя расстроил? — я махнул охране, чтобы они нас оставили, и подхватил Машу на руки. Аж у самого в голове все перемещалось, когда она обвила меня лианой за шею и прижалась к щеке. Трепыхающийся пульс отдавался в моих ребрах болезненными отголосками. Я мазнул губами по влажной щеке и уперся носом в висок девочки.
Меня бесила вся ситуация до максимально возможного предела. Казалось, что злость переливалась из переполненной чаши, вымещая оттуда всякое терпение.
—Понимаешь, ему ее обещали. Он так и сказал. Мою маму ему обещали, и не было никакой большой любви. Были просто договорные отношения, в которых только один любил до потери пульса, а вторая…была подарена, — огромные глаза смотрели на меня с таким отчаянием, что аж начало мандражировать.
Херово это все. Для такой правильной девочки как Маша.
—Твоему отцу подарили, выходит? — я следил за тем, как эмоции переключались на ее лице. От панического разочарования до ядреной злости. Без примесей. Она кивнула, а потом продолжила:
—Саш, ну как же так…у каждого должна быть свобода выбора, с кем быть и как быть, кого любить, кого ненавидеть. Это ведь жизнь, нельзя отнимать ее.
Это жизнь, да. Должен быть выбор, но иногда выбор дается без выбора. Маша была слишком молода, слишком наивна в некоторых вопросах, чтобы просто воспринять эту информацию без таких эмоций. Но я понимал, что эмоции в отношении матери сейчас в моменте для нее такие же болезненные, как если бы она прожила их сама. Чистая девочка с настоящими переживаниями, не наигранными.