В оковах его власти
Шрифт:
Я думал о нем хуже, чем он есть на самом деле.
—Ты хочешь сказать, что это твоя дочь? — четко читаемый шок отразился на его лице. Не знал. Точно не знал. —Твою ж мать!
—Нет, я не спал с Надей.
Ваха быстро выдохнул с облегчением, кивнул, впиваясь в меня поглощенным нечитаемой эмоцией взглядом.
—Значит, она родила от того додика? Стоооп, — он резко откатился на кресле назад и встал, шустро двигаясь ко мне, все еще стоящем перед ним изваянием. —Ты, блять, что думал? Что я, зная о таком, подложил бы ее под тебя? Ты за кого меня держишь сейчас? По ебалу давно
??????????????????????????А что я мог думать? После того, что случилось, мне важно было понять, что он не знал. Потому что, блять, это забило бы в крышку моего гроба последний гвоздь.
—Что я должен был подумать? Если ты пробивал ее.
—Да, блять, я ж конченный извращенец. Ощущение, что ты нихуя меня не знаешь, вот честно! — нахмурившись, он схватил бутылку с коньяком сто стола и резко откупорил крышку. После же налил полный стакан и осушил залпом. —Я просто знал, что у нее один отец, мать умерла. Так далеко я не заходил, а фамилия мне его ни о чем не сказала, придурок!
—На моем месте ты задал бы тот же вопрос.
Метнув в меня воображаемую молнию, Ваха хмыкнул.
—Резонно. Задал бы. Но сейчас было даже обиднее, чем за тот проеб с твоей Машей. Будешь? — он указал на пойло, а я не видел другого исхода, кроме как не нажраться в слюни сейчас.
—Буду.
Первая зашла тяжело. Я и забыл, какое спиртное на вкус у бывшего друга. Он гнал сам, так что тут искры из глаз летали без остановки. Напряженная атмосфера в помещении слегка приглушилась. И если бы мы забыли обо всех ситуациях, то могло бы показаться, будто ничего не произошло. Просто два друга сидели и выпивали, как любили это делать много лет подряд. Наш неизменный ритуал.
—На самом деле, я был не прав. Думал даже позвонить, когда все вскрылось с Русом. Помощь там предложить и все дела, но решил, что Кракен в этом деле мне не уступает. Буквально принесет голову всех виновных. А тут и ты нарисовался. Так что все равно предлагаю посильную и не очень помощь, ну ты понял, — замявшись, он скривился и хмыкнул, прокручивая в руках бокал.
Прочитав между строк, я все отчетливо понял. Он себя винил, конечно, но признаться в этом ему было сложно. Характер.
—Ты не у меня должен прощения просить, Вах. Понимаешь же это.
—Если попрошу у нее, это мне друга вернет?
Меня бесило жутко, что он пошел поверх меня и сделал так, как не стоило. Злило адски, но здесь не я судья теперь.
—Не уверен, что теперь есть смысл просить прощения у нее, потому что она может не захочет видеть ни меня, ни тебя.
Правдивая реальность проехалась по мне горячим утюгом, спалив кожу в мясо.
—Что так? Я думал, что беглянка вернулась. А оказалось, что проблемы в раю? Из-за откровения, да? Ну слушай, не твоя дочь, не ее дочь, что еще надо? Глупость, не кажется ли тебе?
Не казалось. Для девушки узнать, что она номер два, — это охуеть какая проблема. С одной стороны я хотел прямо сейчас поехать и сказать, что херня это все, но с другой стороны мысленно ломал себе ноги. Мало времени. Она должна свыкнуться. А мне нужно не сдохнуть в процессе ожидания,
Что я любил ту, которую она считала матерью. Это может сломать пополам же.
ГЛАВА 24
МНОГО ЛЕТ НАЗАД
Девушка с длинными темными волосами сидела в зале ожидания местной больницы. «Ничего страшного» так думала она, когда пришла сюда впервые. И правда страшно не было, страх пробудился сейчас, когда она ждала приема своего врача. Когда зуб на зуб не попадал от странной паники, захватившей её тело. Гадкие предчувствия накатывали на неё волной, пусть она и пыталась успокоить себя молитвами. Сейчас они не срабатывали так, как раньше, наверное, потому что она была грешницей, и в этом сознавалась честно в первую очередь самой себе. Признание — это уже путь к исправлению, не так ли?
—Абрамова, войдите, — медсестра пригласила уже сидящую на воображаемых иголках девушку в кабинет. И она вошла туда на дрожащих ногах в ожидании своего вердикта. Волосы противно липли к телу, и она то и дело их смахивала со лба или с шеи.
Доктор сидела в самом углу, перелистывая какие-то бумаги. Но с приходом девушки, все бумаги были отложены, а на лице блуждала легкая улыбка. Успокаивающая. Это хорошо или плохо? Что вообще сейчас было хорошо, а что не очень? Едва ли можно было понять.
—Здравствуйте, — еле смогла выдавить из себя девушка, обливаясь десятым потом, при условии, что на улице далеко не лето.
—Здравствуй, Надя, садись.
Она села, и хорошо, что села. Потому что упала бы замертво в процессе разговора.
—Послушай, пришли анализы. Худшие подозрения подтвердились.
Гром ударил прямо в Надю, буквально лишая ее рассудка. Несмотря ни на что в глубине души она отчаянно верила в счастливый исход, он не был предусмотрен для нее в данный момент. Ощутив, как к горлу подкатила тошнота, девушка схватилась за край стола и начала рвано дышать. Не помогало. Вообще ничего сейчас не смогло бы ей помочь.
—Надь, послушай. Да, это рак, да, стадия не из хороших, но мы будем бороться. Ты молодая, сил полно, справишься. Сейчас множество способов это все заглушить. Третья стадия — это не четвертая, еще есть надежда! Метастазы еще не пошли по лимфоузлам, это уже огромный плюс. Ты послушай меня только…
Вот только что бы врач ни сказала, Надя знала одно наверняка: операции не избежать, а значит, матку с придатками ей вырежут. И это еще не известно, поможет ли…Слезы уже катились по ее щекам, смывая все возможные соломинки, за которые можно было бы ухватиться. Многие могли бы сказать, что она слабая, но нет. Она просто реалист, который точно понимал правдивый исход из этой ситуации без разных домыслов. Без упований на судьбу и случай.
—Сколько времени у меня есть в самом плохом варианте развития событий? — вопрос она поставила резонный. Ей нужно было подготовиться. Всех подготовить.
Врач нахмурилась, но теперь хотя бы не улыбалась. Идиотская попытка успокоить человека, который на грани сумасшествия, — это подарить ему снисходительную «лыбу», как говорил ее Саша. Саша. Мысль о нем приносила еще больше боли, чем слова врача. Она бы все стерпела, но вот причинить боль ему — это было равносильно ампутации всех конечностей без наркоза.