В осаде
Шрифт:
— Говорит: с прежних времен хранила.
— А вы верите?
Парень подумал, посмотрел на Гуляева, отвел глаза.
— Нюрка, она девка-то ничего, своя.
— Скажите, а что за знакомства у нее?
— У Нюрки? — парень рассмеялся. — Ну я — знакомство. Еще наши парняги…
— А кроме?
Парень посмотрел на Верку. Та вмешалась.
— Выкладывай, Вань. Милиция знает, зачем ей это надо. Давай, как на ячейке. Крой.
— Нюрка — она у нас лихая, — сказал Панфилов с некоторым усилием, — так, навроде, в доску своя, но есть у ей один изъян. — Он остановился и снова взглянул на Верку. Та тоже пристально и настороженно смотрела на него. — В общем, значит так! — решительно рубанул Панфилов рукой по воздуху. — Она, понимаешь, с блатными шьется. Шпана вокруг ее… Тут такое дело. Ребенок-то у нее — он при прошлом режиме еще сработан. Был у нас в городе Фитиль, не слыхали?
Гуляев покачал головой.
— Сперва был как все, потом подался в Харьков, еще огольцом, а потом уж наезжал чуть не в своем шарабане. В большие люди пробился. Говорили — шайкой заправлял. Вот от него Нюрка пацана-то и нагуляла. Перед самой революцией накрыла его полиция. А потом вроде мелькал он в городе. И, главно, стали к Нюрке ходить разные налетчики… И всех она примает. Одно время перевелись они тут, а вот опять, значит, появились.
— А Фитиль?
— Про Фитиля ничего не знаю.
— Ясно, — сказал Гуляев. — Вера, могла бы ты мне помочь в одном деле?
— Если общественное — помогу, — сказала Верка.
— Будь спокойна — не личное… А вы, товарищ? — он посмотрел на Панфилова.
Тот спокойно встретил его взгляд.
— Раз Верка с вами, я тоже.
— Мне надо, чтобы вы ввели меня к Власенко. А потом придется, возможно, провести и обыск.
Верка помрачнела.
— Неудобно как-то.
А Панфилов сказал прямо.
— На такие дела я не мастак. Живу рядом, шабер. А тут — обыск.
Гуляев усмехнулся, хотел что-то сказать, но вмешалась Верка.
— А на революцию ты мастак? — спросила она Панфилова. — Так что давай, Вань, бросай дурака валять. Раз требуется, надо сделать. Как договоримся, Гуляев?
— В шесть часов я прихожу к вам на Слободскую и мы все идем.
Уже смеркалось, когда впереди замерцали огни, стал доноситься собачий лай, рев скота.
— Посоветоваться надо, — сказал, сползая по склону оврага, Аристарх Григорьевич. — Кабы на свою голову приключений не схлопотать.
Фитиль заскользил по мокрой глине оврага и ловко затормозил перед самым ручьем.
Клешков последовал за ним. Аристарх зачерпнул ладонями воду, выпил из них, как из ковша, стряхнул последние капли на лицо, обтер его длинным платком, добытым из-под чуйки, и присел на свой «сидор». Фитиль нагреб палых листьев и уселся на них. Клешков стоял, рассматривая узкую балку, заросшую рыжим кустарником и заплесневелым бурьяном, ивы, склонившие все еще свинцовые свои шапки над ручьем. Вода в ручье глухо шумела, она была темной и холодной…
— Вот жизнь какая путаная, — сказал Аристарх, добывая в таинственных карманах под чуйкой спички, — сидишь в городе, так тебе этот Хрен на каждом шагу мерещится. Вышел за окраину — его днем с огнем не сыщешь.
Фитиль мрачно разглядывал отстающую подошву сапога. Маленькая кепочка была натиснута до самых ушей. Его хищное и зоркое лицо, с вечно готовыми взбухнуть и пропасть желваками было в непрестанном движении. Он то прищуривался, оглядывая своих попутчиков, то начинал хмурить лоб и нервно улыбаться, то весь словно чугунел — становился неподвижен и черен.
— Эй, милиция, — спросил он, — у коммунистов-то был шмон после твоего побега?
— И после твоего был шмон, — огрызнулся Клешков.
— Как дети малые, — с ласковостью в голосе, не заглушавшей строгого предупреждения, остановил их Аристарх.
— Я вот к чему, — покусывая травинку, сказал Фитиль. — Если красные разъезды выслали, а Хрен со своими хреновину порет, как бы нам не засыпаться, кореша!
Все помолчали. Негромко шелестел у ног ручей.
— Я так скажу, — решил Аристарх, — айдате, братики, в деревню. Деревня должна наскрозь быть за него. Иначе как же? Поведаем кому из головастых мужиков об нашем деле, не обо всем, а так — с краюшку, он нас и сведет. Ась?
— Пошлепали! — сказал Фитиль. — Эй, чемурило, кончай портки просиживать!
Они вылезли из оврага и, следуя за емко вышагивающим Аристархом, дошли до первой поскотины. Позади всех, пришлепывая надорванной подошвой и затейливо матерясь, плелся Фитиль.
— Войдем, хатку поищем получше, там и сговоримся с хозяином, — сказал Аристарх, пролезая под поперечную слегу.
Почти немедленно вслед за его словами за плетня выпрыгнул огромный волкодав и кинулся им навстречу.
— Забодай меня чулком! — крикнул Фитиль. — Князев, прочисть зенки!
Аристарх окаменел. Волкодав захрипел подскочив, обнюхал его.
Клешков едва успел схватить за руку Фитиля, полезшего за ножом.
— Убьют! — крикнул он.
— Я сам его запорю, гада! — скрипнул зубами Фитиль, пытаясь вырвать руку у Клешкова.
Волкодав, как будто услышав угрозу, ринулся к ним. Фитиль вырвался из рук Клешкова и махнул ножом. Волкодав отпрыгнул и оскалился. Фитиль согнулся, чуть отставив от бедра руку с ножом и шагнул навстречу собаке. Волкодав захрипел и приготовился к прыжку.
— Кто такие? — закричал чей-то голос.
Князев что-то отвечал своим медовым голосом, а волкодав и Фитиль ходили друг около друга, как два зверя одной породы.
— Беркут, домой! — крикнул тот же голос, и собака, оглядываясь, отбежала.
Не торопясь подошел мужичонко с винтовкой под мышкой, в лаптях и свитке, накинутой поверх голого туловища. Видна была волосатая тощая грудь.
— Калики перехожие? — спросил он, нехорошо усмехаясь. — Ну ходи в Совет, там разберут.
Совет — это слово радостно обожгло Клешкова, — значит, здесь Советская власть, но он тут же вспомнил о своем задании и понял, теперь все еще больше осложняется. По топкой грязи улицы мужик отконвоировал их в большую хату, стоявшую особняком. Плетня у хаты не было, деревья сада стояли как-то вразнобой и над дверью торчала кособокими буквами написанная вывеска «Василянский Совет депутатов». Пока мужичонко вел их по селу, им попалось не больше двух прохожих. Пробежала баба с пустыми ведрами, после чего Князев начал усиленно креститься, да встал за плетнем мужик в папахе, лениво глядевший на них, пока они не прошли.