В погоне за солнцем
Шрифт:
Мы - Воля.
– Она не может войти.
– В ее жилах - кровь aelvis. Это и ее Путь.
– Не все то Путь, что выбрал ты, - сказала она, и в голосе, спокойном и отчужденном, все же прорезались нотки... чего? Укора? Недовольства? Насмешки?
– Не все, - согласился я и упрямо повторил, несмотря на то, как болезненно вздрогнул от ее слов: - Но это - наш Путь. Пропусти нас.
Ее ответ разлетелся ворохом осенних листьев, ветром, толкнул в грудь, ударил в лицо. Поляна вдруг дрогнула - и исчезла. Я вновь стоял посреди леса - такого же, как и всегда. Но теперь в каждом
Что она хотела сказать, почему противилась?
И почему повторила вслед за Нэльвё то, чего я больше всего боялся услышать?..
Путь, уже стелящийся передо мной, Путь, в который я действительно поверил - впервые за столько лет!
– и на который я нашел силы встать, теперь казался неверным, неправильным.
Почему она так сказала?
И почему - не первая?
– Так и будем стоять? Что-то не так?
– вскинул бровь Нэльвё, обрывая мои метания. Наши взгляды встретились, впервые за это утро - и я неожиданно успокоился.
"Нет, - с какой-то странной, непоколебимой уверенностью понял я.
– Я не отступлюсь. Даже если я не прав".
И, вскочив в седло, первым направил лошадь вглубь Леса.
***
Деревья становились все выше, все старше, и между их древних, исполинских стволов теперь можно было проехать вдвоем. Колючий кустарник, цепляющийся за одежду и раздражающий этим нас всю дорогу, почти сошел на нет. Огненно-рыжими росчерками взвивались по стволам юркие белки. Непуганые, не знающие людей лани только удивленно склоняли головы, посверкивая темными влажными глазами, не убегая. Птицы, не таясь, сидели на низких, нависающих над лесными тропками ветках. Звонкие, переливчатые голоса летели вперед, сквозь лес, путаясь в раскидистых кронах и нависающих над лесными тропками ветках и уходя ввысь, к невидимым за листвой небесам.
Нис-Эвелон вынырнул, как и все в Лесу, неожиданно. Просто вдруг свет, до того мягко льющийся сквозь листву, больно ударил по глазам. Деревья расступились.
Я подхлестнул лошадь - и она сорвался спорой рысью, вырвавшись вперед. Камелия ойкнула, но почти сразу в бойкий топоток Стрелочки, летящей по лесу, вплелись еще два.
Мы перемахнули через поваленное бревно, поднялись по руслу высохшего ручья, шуганули так некстати выбравшихся на поляну зайцев - и скакали, скакали вперед, наперегонки с ветром, тоже неистово смелым. Будто и он рвался на волю.
Стволы мелькали, слившись в одно сплошное чередование света и тени. И когда мы, наконец, вылетели на обрыв, Камелия восхищенно выдохнула:
– Как же красиво...
Золото дня потоком чистого света лилось в долину, которую, как в ладонях, держали горы. Белые, чуть розоватые в лучах солнца домишки нис-Эвелона казались диковинными цветами, распустившимися среди зелени и бурных звонкоголосых рек.
Я приставил ладонь к глазам, пытаясь разглядеть водную дымку, среди которой всегда дрожали, переливаясь, семь радуг.
Поющие водопады... любимое место Миринэ.
– Красиво...
– медленно повторил я. И, усилием воли оторвав взгляд от светлеющей дали, тронул поводья, пуская приостановившуюся было лошадь по каменной тропке, круто уходящей вниз.
– Но ведь это не Лес, - с какой-то детской обидой, точно ее обманули, пожаловалась Камелия.
– Верно. Это нис-Эвелон, - рассмеялся ей Нэльвё и, подхлестнув Стрелочку, вырвался вперед.
***
– ...а кто тебя должен встречать?
– шутливо поинтересовался Нэльвё. Напускной холод, которым он нервировал меня все утро, уступил место уже привычной насмешливости.
– Не знаю, но... мы ведь... чужие, - не очень уверенно сказала Камелия.
– Чужих не пропускает Полог, - я потянул за поводья, заставляя Стрелочку перейти на другую сторону улицы, справа. Если Нэльвё и Камелию не смущало, что им приходится говорить через меня, то мне это изрядно надоело. Впрочем, напрасно: разговор сошел на нет сам собой.
Я подставил лицо солнцу, щурясь на него, и ночные тревоги и страхи сгорели в его ласковых, но безжалостных лучах.
Город нежился в послеобеденной дреме. Редкие прохожие шли, не спеша; ветер едва касался сонно склонившихся роз. Разлившуюся в воздухе тишину нарушал разве что заливистый смех мальчишек, игравших в тенистых садах и то и дело пробегавших по улицам наперегонки.
Глядя на них, я невольно вспомнил Камелию, и, не удержавшись, искоса взглянул на нее. Девушка, в чьих жилах текла аэльвская кровь, выглядела гораздо старше ребятни - хотя, скорее всего, была с ними погодкой.
Если бы не невыносимо-человеческое воспитание, я бы счел Камелию бессмертной. Та же непоседливость, тот же интерес ко всему и совершенно неописуемое любопытство. Расти она у старших родственников, в Лазурной Гавани, - была бы настоящей aelvis.
Но сейчас в ней оставалось слишком много, безнадежно много человеческого.
– А куда мы едем?
– спросила Камелия, нетерпеливо ерзая в седле, когда вертеть головой ей наскучило. Каблучками она легонько попинывала лошадь.
– Туда, куда меня ведет Путь,
– И куда же он ведет?
Я хотел ответить на сарказм Нэльвё чем-нибудь не менее едким, но путь, ложащийся под копыта коней дорожной пылью, вдруг оборвался, - и слова стали не нужны.
Путь кончился.
Только теперь я понял, что остановился не перед маленьким домиком с тихим садом. Бледно-розовый, дымчатый и полупрозрачный, словно выточенным из кварца, Дом Шепчущих и Внимающих казался лилией, распустившаяся на озерной глади. А башенки - высокие, утонченные, ассиметричные - ее лепестками.
– Приветствую вас, elli-e taelis.
Вздрогнув от раздавшегося голоса, мягкого и мелодичного, глубокого, как переливы волн в ясный день, я опустил взгляд - и утонул в такой знакомой синеве глаз.
– Приветствую вас... Внимающая, - голос не надломился, но предательски сел, прозвучав глухо, надтреснуто.
Shie-thany спускалась по мраморным ступеням нам навстречу. Льдисто-голубое платье с высокой талией обнимало её тонкий стан утренней дымкой. Полупрозрачные рукава, легкие и невесомые, дрожали в такт ветру, каштановые волосы свободно струились по плечам, оттеняя белизну кожи и легкий румянец. А в глазах цвета горечавки, в уголках губ, в бесконечно усталой улыбке крылась горечь печали.