В погоне за солнцем
Шрифт:
– Мы ждали вас. Идемте.
Она повернулась мягко и плавно, с аэльвской грацией, текучей, как вода. Платье захлестнулась у ног прибрежной волной, пенно прошелестело по ступеням - и потянулось за ней с легким шелестом.
– Только сказитель, - на мгновение остановившись, но не обернувшись, добавила Внимающая, когда вслед за мной к ступеням потянулись Нэльвё и Камелия.
– Вас проводят туда, где вы сможете остановиться.
И первой шагнула в открытые нам двери.
...Изнутри Дом Шепчущих и Внимающих казался эфемерным, сотканным из света и эфира. Солнце пробивалось через дымчатый кристалл и, рассеиваясь, рассыпалось нежно-лиловой взвесью. Взгляды двойки стражей, вырезанных из мрамора, но готовых сорваться с постаментов, чтобы защитить свою хрупкую госпожу жгли спину, и от них - молчаливых, бесстрастных, неприятно-чуждых - перехватывало дыхание, сжимало горло. Я не мог, не знал, что сказать, как не мог окликнуть ее, выдохнув одно-единственное слово.
Мы шли вперед, мимо ведущих вглубь Дома коридоров, к темнеющей у противоположной стены двери. Шаги - почти что невесомые, беззвучные, словно не холодный камень ложится под ноги, а доверчивая, укутанная мхом и палыми листьями земля.
Дверь открылась перед Внимающей сама, не дожидаясь прикосновения, приглашая в недлинный коридор, упирающийся в другие двери - высокие, двустворчатые. Взвесь кружила у самого потолка и мягко рассеивалась, не доходя вниз. Внимающая первой окунулась в лиловый сумрак его стен. Я, не отставая ни на шаг - за ней. Дверь скрипнула и, качнувшись на петлях чуточку нерешительно, капельку задумчиво, и захлопнулась за мной.
Ощущение давящего взгляда, отзывающегося болью при каждом шаге, ушло. Не успел я вдохнуть и собраться с мыслями, чтобы сказать, то хотел и что должен был, как дремотный воздух всколыхнулся пронзительным:
– Мио!
– и Миринэ бросилась мне на шею, повиснув на ней, поджав ноги. Я несколько раз крутанул ее и осторожно опустил, не разжимая объятий.
Shie-thany чуть отстранилась. Заглянула мне в лицо - робко, недоверчиво, как будто смотря на нечаянно сбывшийся сон - и вновь прижалась, выдохнув сбивчивое:
– О, Извечная, Непредсказуемая! Я не верю, что ты жив!
А у меня ноги подгибались от ее взгляда - не горько-измученного, а совершенно счастливого, василькового. От взгляда - и от улыбки, светлой, мягкой, вселяющей надежду.
Я обнял ее крепче и пошутил, нарушая неловкость чересчур трогательного момента:
– Прости, что я жив. Ты очень огорчена?
– Дурак!
– воскликнула она, отпрянув и гневно сверкнув глазами. Васильковая синь потемнела.
– Я ему рада, а он!
– Он тоже рад, - улыбнулся я.
– Даже не представляешь, как.
Ее взгляд чуть потеплел, но та сумасшедшая легкость и бесконечное, безбрежное счастье в него так и не вернулись, отравленные горечью печали.
– Я думала, что все вы...
Голос Миринэ дрогнул и сорвался. Она отвернулась.
– Я тоже.
– Мне так жаль... Я не могла остаться, не могла не прийти на зов - и бросила вас всех. Тебя, Ленесс... Гиренда и других... Я не могу простить себя до сих пор. Ты не представляешь, какого было жить с этим. Мне стыдно, невыносимо стыдно перед вами... перед тобой... Я предала вас.
– Стыдно за что? За то, что ушла, исполняя свой долг? Или за то, что осталась жива?
– нервно рассмеялся я. И, видя, что она помрачнела, уязвленная, коснулся её ладони - узкой и холодной.
– Не сердись. Тебе ужасно не идет это выражение.
– Что значит "не идет"?
– возмутилась она - скорее, чтобы отвлечься, чем обижаясь всерьез.
Я вскинул руки и поспешно пошел на попятный:
– Идет-идет! Но улыбка все равно идет больше.
Напряжение, дрожащее перетянутой и безнадежно фальшивящей струной, сгустившее хрустально-ясный воздух, исчезло, и лицо Миринэ озарилось прежней улыбкой.
– Как же я рада! Ты нам так нужен, Мио! Теперь все будет по-другому!
От ее светлой и нежной улыбки мне стало горько. Я не мог промолчать или солгать. Даже для того, чтобы не омрачать то обманчиво-радостное мгновение, которое вдруг упало нам в руки - и которое вот-вот окажется еще одним сном, прекрасным и жестоким.
– Не будет.
Глухо, пусто. Чуждо.
Улыбка, расцветшая на губах Миринэ, исчезла. И в коридоре, укутанным полумраком, как невесомой пепельно-розовой шалью, вдруг повеяло холодом.
– Что?
– она попробовала улыбнуться, но вышло у нее это неубедительно, робко: - Мио, ты же сказитель! Драконы...
– Я знаю, - оборвал ее я.
Миринэ замолчала, смотря на меня долго и странно, будто впервые увидев. А потом негромко спросила:
– Я не понимаю, что не так. Прости.
"Что не так"? Мне ужасно хотелось рассмеяться, расхохотаться, но это было так нелепо, так неуместно, что я заставил себя успокоиться. Подобрать слова оказлось труднее.
– Миринэ...
– медленно начал я, не зная, что ей сказать, как объяснить... И, когда пауза затянулась настолько, что молчать дальше было невозможно, сказал коротко и прямо, беспощадно: - Я не сказитель.
– Что за чушь!
– раздраженно хлестнула она.
– Хватит меня разыгрывать.
– Посмотри на меня!
– резко окрикнул я, слишком легко поддаваясь чужой злости.
– Разве ты не видишь, что я больше не волшебник?! Не видишь как жалок мой магический потенциал?
– Вижу, но я думала, это иллюзия...- начала она растерянно. Раздражение оставило ее, но всего на мгновение. Миринэ мотнула головой, словно отгоняя неправильную, чуждую мысль - и оборвала себя: - Нет, не верю! Опять водишь меня за нос?!
– Миринэ!
– Мио!
– воскликнула она, притопнув. Ее голос взметнулся, как волна, набрав глубину, силу, но не поднявшись ни на тон, - и в неистовстве разбился о скалы мириадами солнечных брызг.
– Прекрати! Сейчас не до шуток! Отвечай правду или прокляну!
– О, да, - негромко, с грустной улыбкой, проговорил я, обращаясь скорее к себе.
– В проклятиях тебе нет равных.
– Хоть в чем-то я талантливее тебя.
Она по-прежнему хмурилась, но, еще мгновение назад пылавшая злостью, теперь чуть успокоилась. Не сводя, впрочем, с меня пытливого, настороженного взгляда.