В полночь упадет звезда
Шрифт:
— Я бы предпочел, чтобы вы сами прочитали.
— Бросьте, бросьте. Это невозможно. Я не могу терять время на пустяки.
— Тогда прочитайте хотя бы те места, которые я подчеркнул. Я сделал это нарочно, предполагая, что вы откажетесь читать письмо целиком. Впрочем, это займет немного времени. Максимум десять минут увлекательного чтения.
— Что вы говорите? Увлекательного чтения? Вы начинаете меня соблазнять. Дайте сюда листки!
Уля протянул письмо, и капитан Георгиу начал искать подчеркнутые места. И по мере того, как чтение захватывало его, Уля, не спускавший с него глаз, мог наблюдать на лице капитана отражение всех чувств, которые овладевали им, постоянно чередуясь: сосредоточенное внимание, удивление, возмущение, беспокойство, тягостное смущение.
Уля, удовлетворенный тем, что ему удалось подметить на лице капитана Георгиу, подошел к окну. Улица опустела. Пехота ушла вперед, к фронту, обозные повозки, артиллерия спешили за ней. Мимо штаба проезжали иногда грузовики да тянулись длинные колонны повозок с артиллерийским имуществом. Возницы понукали усталых лошадок, ругая их на чем свет стоит.
Они шли сбоку, засунув руки в карманы шинелей, с кнутами под мышкой, в шапках, надвинутых низко на лоб; изо рта у каждого торчал окурок потухшей сигареты. Они шли так же медленно, как и их лошади, и наверное так же были измучены и утомлены.
— Ха, белый! Ты что, думаешь, что только рыжему надо тянуть! Думаешь, я не раскусил тебя, волки бы тебя съели! Тяни, дьявол, а то как ожгу кнутом, будешь помнить меня, вонючая скотина!
Слова капитана Георгиу заставили Улю повернуться спиной к окну.
— Господин Уля, я испытываю такое чувство неловкости, которое трудно дажег сразу высказать… Я искренне сожалею, что судил слишком поверхностно и… так ошибся в вас, так недооценил ваши способности. Мне становится немного легче от сознания, что решение арестовать Барбу уже не могло повлиять на ход событий. В тот час, когда мы еще решали вопрос об его аресте, птица уже улетела. И всё-таки я спрашиваю себя, почему вы, будучи так уверены, что арест Барбу — ошибка, решительно не протестовали. Хоть и неохотно, вы всё же дали согласие на его арест.
— Да, я согласился! — признался Уля Михай, вздохнув.
— По тому, как вы вздохнули сейчас, я понял: вы согласились, потому что мы настояли.
— Вы не угадали. Я дал согласие на арест Барбу потому, что считал, что этим самым мы можем ввести в заблуждение настоящего преступника. Убийца младшего лейтенанта Войнягу и Томеску, убедившись в аресте невинного человека, почувствовал бы себя в безопасности и начал бы действовать смелее.
— А чем бы это вам помогло?
— Я надеялся, что он, чувствуя себя в полной безопасности, будет действовать менее осторожно и даст мне возможность поймать его. Разумеется, мой расчет оказался ошибочным. Я недооценил, так сказать, способностей этого агента, который заманил Барбу в ловушку именно для того, чтобы направить Второй отдел по ложному следу.
— Другими словами, — поспешил опередить все выводы капитан Георгиу, — поступая таким образом, шпион одним ударом убивал двух зайцев: во-первых, он выполнял свою задачу, отправляя в подарок германской разведке человека, знакомого с нашей системой шифра, а во-вторых, направив наше подозрение на Барбу, он обеспечивал себе свободу действия для другой агентурной работы.
— Кто знает, хотел ли агент Абвера в действительности, чтобы Барбу дошел туда цел и невредим?
Капитан Георгиу взглянул на Улю с недоумением:
— Вы в самом деле считаете, что…
— Подумайте сами, господин капитан. Откуда агент мог знать, что исчезновение Барбу будет воспринято Вторым отделом, как его переход к немцам? Разве ему было известно о том, что Барбу находится на подозрении? Нет, конечно. Если бы Барбу просто-напросто исчез, мы могли бы считать, что его постигла участь Войнягу или Томеску, с той только разницей, что на этот раз убийца, по неизвестным причинам, позаботился о том, чтобы труп исчез. Постарайтесь оставить в стороне все наши подозрения относительно Барбу… Мы узнаём, что он пропал. Еще один человек из шифровального отдела исчез, человек, которого мы считали совершенно честным, над которым не висит никаких подозрений. И это после
— М-да! Вы правы!..
— Не знаю, — продолжал Уля Михай, — возникло ли у вас желание изучить карту того участка фронта, где Барбу пытался перейти к гитлеровцам. Я сделал это и обнаружил очень любопытную деталь. А именно, что на участке, занятом полном «Путна», в этот час было удобнее всего вести наблюдение. Осмелиться перейти там линию фронта значило пойти на чрезвычайно опасную и безнадежную авантюру. Зато немного левее, там, где левый фланг полка «Тротуш» смыкается с частями кавалерийской дивизии, успешный переход был возможен. Так почему же Барбу попытался перейти именно там, где это было труднее всего сделать? Если бы мы не знали совершенно точно, что он действовал по указаниям, данным ему агентом, можно было бы предположить, что он случайно попал именно в тот сектор, где переход линии фронта был особенно опасен. Но из письма становится совершенно ясно: агент убедил его, что облегчит его побег, укажет точку перехода, где меньше всего риска. В действительности всё произошло как раз наоборот. Можно ли поверить, что вражеский разведчик не знал положения в данном секторе? Нет. Что до меня, то я в это не верю.
— Я с вами согласен. Но, спрашивается, не подумал ли агент о том, что, если Барбу поймают, он обо всем расскажет?
— Господин капитан, на это трудно ответить. Я не знаю, что вам сказать. Видимо, агент хорошо изучил своего человека. Он заранее знал, что Барбу не даст себя поймать живым. Так оно и случилось. А потом, не рискуя, нельзя и выиграть. Вы хорошо знаете, господин капитан, что ремесло разведчиков полно риска. Я понимаю, что такой ответ может вас и не удовлетворить. Но это единственное, что сейчас приходит мне на ум.
Теперь рассмотрим события в другом повороте. Если агент непременно хотел, чтобы Барбу добрался на ту сторону цел и невредим, разве не было у него другого пути? По-моему, избранный им путь устарел. Он часто применялся в первую мировую войну, да и то в самом ее начале… Позднее для этих целей широко использовалась авиация, а в нынешней войне вообще невозможно себе представить агентурную разведку без активной поддержки авиации.
Почему Барбу послали вперед, а не назад, где его в каком-нибудь заранее условленном месте мог бы взять на борт самолет и доставить на ту сторону? И потом, в конце концов, зачем непременно было отсылать его на ту сторону? Наивно было бы думать, что у нас в тылу не сохранились центры гитлеровского или хортистского шпионажа. Барбу могли доставить в такой центр, заставить рассказать обо всем, что он знал, и потом без всякой канители отправить на тот свет.
Таким образом, у нас достаточно причин считать, что агент Абвера, заманив Барбу в ловушку, рассчитывал не на его переход на ту сторону, а, наоборот, на его поимку нашими.
Капитан Георгиу задумался на несколько минут, потом возразил не без некоторой горячности:
— В чем-то ваши рассуждения кажутся мне ошибочными. Какой вывод мы можем сделать из того, что известно до сих пор? Давайте коротко вспомним мы получаем сведения — проверенные позже — о том, что среди нас имеется агент Абвера. Какова его цель? Открыть, в чем состоят изменения, внесенные в шифровальную машину. (Оставим сейчас в стороне те два убийства, которые совершены были по необходимости или, как вы выразились, по стечению обстоятельств.) Удача сопутствует агенту. Один из шифровальщиков, имеющий на совести тяжелые хрехи, которые необходимо скрыть, может быть использован для выполнения главного задания Иначе говоря, агент может решить задачу, даже не рискуя своей шкурой. Что же он делает? Требует, чтобы Барбу перешел на ту сторону фронта! Почему? Потому что таким образом Абвер заполучит человека, который может не только дать сведения об изменениях, внесенных в шифровальную машину, но сообщит данные в отношении всех кодов шифра, применяемого крупными войсковыми соединениями.