В тине адвокатуры

Гейнце Николай Эдуардович

Николай Леопольдович положительно опешил от такого приема и смущенный опустился в кресло. Вознесенский сел на другое и молчал, продолжая вопросительно глядеть на посетителя. Произошла томительная для Николая Леопольдовича пауза.

— До меня дошли сведения, — начал он с заметною дрожью в голосе, — что вас постигло несчастье.

— Какое? — удивленно уставился на него Вознесенский.

— Вы, как я слышал, потеряли на акциях Ссудно-коммерческого банка довольно крупную сумму денег?

— Ах, вы об этом. Действительно, я потерял около восемнадцати тысяч.

— Для вас это должно быть чувствительно?

— Не скажу, что

нет, так как это почти половина отложенных на черный день моих денег, нажитых честным трудом.

Последнюю половину фразы Вознесенский подчеркнул. Гиршфельд было смутился, но овладел собою.

— Я приехал предложить вам продать мне эти акции.

— Продать… вам?.. — медленно произнес Вознесенский.

— Да, мне!

— Но ведь они в настоящее время ничего не стоять, и будут ли стоить, покажет будущее. Многие утверждают, что по ним ничего нельзя будет получить и по суду. Вклады, вот дело другое.

Николай Леопольдович хотел было подтвердить это мнение, но во время сдержался.

— Я бы мог выдать вам за них наличными половину их номинальной стоимости.

Вознесенский пристально посмотрел на него.

— Я вас немножко не понимаю, — начал он, и в голосе его зазвучали металлические ноты, что служило признаком величайшего раздражения. — Если вы скупаете эти акции для барыша и уверены, что получите по ним после суда более предлагаемой вами продавцам цены и правы, то это для меня не выгодно. Если же вы разделяете мнение многих опытных юристов, что эти акции не стоят ничего, то, значит, вы предлагаете мне подарок. Я не допускаю последнего предположения, так как это было бы с вашей стороны слишком смело, чтобы не сказать более. Во всяком случае, я от такой сделки отказываюсь.

Константин Николаевич встал и посмотрел на часы, давая этим понять, что ему нет времени для продолжения беседы.

Николай Леопольдович совершенно растерялся от такого оборота дела.

— Извините… я полагал… что в память прошлого… вы примете… услугу… — бессвязно забормотал он.

— В ваш прозаический, реальный век денежных услуг в память прошлого не оказывают. Это, я полагаю, ваше мнение, как блестящего представителя нашего века… — отрезал Вознесенский.

В голове его звучала явная насмешка.

— В таком случае, до свиданья! — проговорил уничтоженный Гиршфельд.

— Прощайте! — ледяным тоном произнес Константин Николаевич, сделал кивок головой и, не подав Николаю Леопольдовичу руки, скрылся за портьерой.

Гиршфельд остался в приемной один.

— Дурак… — прошипел он вслед Вознесенскому.

Бессильная злоба душила его. Не помня себя, прошел он коридор, спустился по лестнице и бросился в сани.

— Домой! — злобно крикнул он кучеру.

Морозный воздух освежил его.

— Дурак, гордец! — продолжал он ругаться сквозь зубы.

«Была бы честь предложена, а от убытка Бог избавил!» — вспомнилась ему поговорка.

На этой мысли он успокоился. Вдруг лицо его снова омрачилось.

«А что как и другие продавцы акций зададутся мыслью, что их скупают из-за барыша и поднимут цену?»

Эта мысль страшно встревожила его.

«Нет, Вурцель и Петухов сумеют обделать это дельце аккуратно, не возбудя подозрений…» — гнал он ее от себя.

Он не ошибся в своих верных помощниках! Через месяц, согласно продиктованному Гиршфельдом Петухову плану, нужное количество акций было скуплено за ничтожную цену, поштучно. Вурцель и Петухов получили хороший

куртаж. Гиршфельд прекратил покупку акций и стал принимать их лишь по доверенностям. Получил он также несколько клиентов, потерявших крупные суммы на вкладах. Во всеоружии, со значком присяжного поверенного, полученным за неделю до второго заседания по делу банка (на первом слушание дела было отложено), явился Николай Леопольдович Гиршфельд в залу судебных заседаний, где мы застали его в начале второй части нашего правдивого повествования.

XVIII

Последний заговор

Прошло около года. Дело Ссудно-коммерческого банка, доходившее до сената, окончилось давно. Обвинены были только трое: Полянский, Ландау и Струсберг, из которых лишь первый понес существенное наказание и пошел в Сибирь; Ландау бежал, как говорили, в Америку, а железнодорожный король Беттель Струсберг по приговору суда был выслан заграницу. «Русский суд осудил меня на свиданье с тобою», писал он своей жене в Берлин. Претензии гражданских истцов, как пророчил петербургский редактор, остались неудовлетворенными «до вечности». По акциям, как и предсказывали, не получили ничего, по вкладам — тридцать копеек с рубля, или что-то в роде этого.

Княгиню Зинаиду Павловну такой исход этого дела страшно поразил, так как она, несмотря на то, Гиршфельд, как мы видели, объявил ей прямо, что деньги потеряны безвозвратно, все-таки надеялась. Благодаря отчасти этой надежде, она подарила княжне Маргарите пятьдесят тысяч рублей и обещала после своей смерти отказать ей полтораста, когда та, узнав как бы случайно о потере ею всего ее состояния, подняла крик, что будет жаловаться на Гиршфельда и сотрет его с лица земли.

Николай Леопольдович, по наущению которого княжна и продела всю эту историю, бледный, убитый умолял княгиню спасти его, вступив с «шальной княжной», как он называл Маргариту Дмитриевну, в какой-нибудь компромисс. Княгиня, жалея своего любимца, согласилась. Эти деньги, конечно, перешли в безотчетное распоряжение Гиршфельда.

Когда исход банковского дела окончательно выяснился, она, надо сказать правду, раскаялась, но ничем не выдала этого перед ним.

— Хорошо еще, что я не сделала тогда завещания, а только обещала! — утешала она себя.

Потеряв таким образом большую часть своего состояния, княгиня, несмотря на то, что Николай Леопольдович, верный своему слову, продолжал выдавать ей крупные суммы по первому ее требованию, оплачивал баснословные счета всех ее поставщиков, не делая даже ни малейшего намека на желательное уменьшение ее бешеных трат, все-таки стала беспокоиться и внимательнее следить за действиями своего поверенного и с видимым колебанием, но пока еще без явного протеста подписывала опекунские отчеты. Такая перемена в его доверительнице, конечно, не ускользнула от зоркого Гиршфельда.

«Надо с ней покончить, а то доживешь до беды!» — стала мелькать мысль у него в голове.

«Да и младшая дорогонько обходится, так через несколько лет она все растранжирит и я сыграю в пустую. Надо бы и с ней развязаться!» — продолжал он варьировать свою мысль.

«Как?» — восставал в его уме вопрос.

Он стал обдумывать последний страшный план. Это было в конце февраля.

Незаметно прошел месяц. Были последние числа марта. Княгиня объявила Гиршфельду, что контракт на дачу в Петровском парке возобновлять не надо, так как она решила провести это лето в Шестове.