Валдаевы
Шрифт:
Художники поднялись и зашагали со своими зонтами и этюдниками между озером и рощей. Иревлин вспомнил, что надо бы купить у кого-нибудь яичек, — нужен был желток к темпере, которую на днях наконец доставили из Алатыря.
Возвращаясь в Алово, художники встретились с Варлаамом Валдаевым.
Иревлин с любопытством смотрел на подходящего старца, патриарха одной из самых больших семей в Алове, — седьмой десяток ему, а он высок и прям, как сосна; волосы, густая борода и брови давно пожелтели от старости, а ему хоть бы что, ступает легко, косит на всех бычьими, набрякшими глазами.
Варлаам узнал иконописцев. Поздоровались. Иревлин спросил, не найдется ли у старика яичек на продажу.
— Сколько? — спросил тот.
— Да штук двадцать — тридцать.
Варлаам ответил не сразу. После короткого разговора он захотел, чтобы Иревлин, — он ему почему-то приглянулся больше, чем Шерлов, — нарисовал бога Саваофа; и если тот нарисует, он ему заплатит яичками, а яички, известно, те же деньги. И предложил за икону сто яиц.
— Ладно, — согласился Иревлин.
— Ну, что ж, по рукам. В святом деле спорить иль торговаться грешно… Работать будешь у меня, милок, в избе.
— Не прекословлю, — улыбнулся Иревлин. — Послезавтра начну.
Парамон с Афоней и Аристархом принесли ящики с инструментом к Алякиным и на другой день рано утром начали рубить подклеть. Часов в девять выскочила из дома старшая сноха Андрона Алякина — Марька. Бабенка она была на удивление маленькая, пухленькая, с коротенькими ручками и чем-то напоминала картошку с отростками, за что ее и прозвали Картохой.
— Завтракать велели вас звать, мужики! — выпалила она и тут же скрылась в избе.
Пятистенный дом Алякиных давно обветшал, конек его поддерживала сухая жердина. Посмотришь со стороны — будто пастух облокотился на чекмарь. Осевшая крыша напоминала серую кошку, выгнувшую спину. Под Поиндерь-горой давно лежали купленные Андроном у графа Кара сосновые бревна на новый дом, но хозяин все медлил, все прикидывал, каких размеров рубить сруб. Однако и по сей день решимости не набрался.
Только сел Андрон за стол со своими работниками да плотниками, только начали расписными ложками возить из общей плошки галушки, глядь, ввалилась в избу орава татар с пилами да топорами. Девять человек. Сложив у входа плотницкий инструмент, они не спеша помолились по-своему, по-татарски. Старший, видать, из них — высокий, сухощавый старик с жиденькой бородкой, похожей на конец чиненого карандаша, осторожно прошел к столу и поклонился:
— Здравствуйте.
Андрон удивленно взмахнул длинными бровями и сказал:
— Дружки всегда приходят в дом во время еды. Подходите, князья. Издалека ли?
— Снизу вверх… Из-под горы да к вам.
— Что скажете?
— Мы завтракать пришли.
— Ко мне? А почему я вас кормить должен?
— А как же… Мы сруб для твоей избы рубим.
Брови Андрона изумленно полезли вверх, он часто заморгал.
— Ошиблись вы, князья.
— Не ошиблись. Ты Андрон Алякин. Мы тебе сруб начали рубить.
— Велик ли?
— Пятистенный. Поперек аршин восьми, в длину — шестнадцать.
Андрон смущенно хлопнул себя по ляжкам, начал допытываться, кто их нанял?
— Бойкий мужик нанял.
— Может, Захар, старший сын мой?
— Кто ж знает, может, Захар твой.
— Сколько заплатить посулил?
— Четвертной на твоем хлебе с хлебовом.
Пытал потом Андрон своих сыновей Захара и Назара, но те начисто открестились от сговора с татарами. Снова пристал к артельщику: кто нанимал? И тот рассказал, что встретил их у Белой Часовни человек, говорит: «Айда, на работу найму!» И когда шла артель мимо алякинской избы, сказал: «Завтракать, точеные головы, сюда приходите». И тогда догадался Андрон — это Трофим Лемдяйкин их нанял. Дал себе зарок проучить Трофима, одного из самых жуликоватых мужичков в Алове.
— Гляди, как бы он тебя сам не проучил, — заметил Афоня Нельгин, когда вместе с Парамоном и Аристархом брал расчет у Андрона Алякина за сделанную работу.
Так оно и вышло.
На другой день повстречал Андрон Трофима Лемдяйкина:
— Скажи по совести, ты татар нанял сруб рубить?
— Вестимо, я. Смотрю, лес твой зря гниет, да и татар пожалел.
Вздохнул Андрон:
— Ладно, пусть рубят. Балки нет у меня для матицы. Не знаю, где взять.
— Вина полведра ставь — и найдем.
— Ради такого дела можно. Приходи в субботу.
Снарядились поехать на Суру в бор-беломожник. Приехали, и Трофим сказал:
— Руби сосну, голова точеная.
— Которую?
— Да ту, что на тебя глядит.
Ахнул Андрон от такой насмешки: ведь сосна — не балка, сосну выделывать надо, к тому же за порубку и под суд пойти можно. Снова провел его Трофим! И людям не расскажешь — стыдно.
— Убирайся с глаз моих! — крикнул он Трофиму. — Больше меня не проведешь!
— Эка напугал! В Алове дураков хоть пруд пруди. Каждого по разочку обмануть — и то на мой век хватит.
Сдержал художник Софрон Иревлин свое слово — пришел к Валдаевым, поздоровался с дедом Варлаамом и сказал:
— Ну, вот я к вам по уговору рисовать икону пришел, только ты скажи, какую хочешь?
— Мне Салавох нужен.
— Отлично, если не занят, посиди на лавке, расскажи что-нибудь. Я слышал, ты рассказываешь интересно, много сказок знаешь. Я рисовать буду, а ты про себя рассказывай.
— Может, позавтракаешь сперва?
— Нет, спасибо, я не голоден.