Варламов
Шрифт:
платье чистит» барину. Уважить его! Но в меру, в меру, чтоб
не слишком того...
— Доложи-ка.
Антон уходит в кабинет .докладывать.
Варламов поворачивался к зеркалу, принимал величествен¬
ную позу, глядел на изображение в зеркале глазами «их пре¬
восходительства», сверху вниз, презрительно и брезгливо. Потом
склонял голову перед «их превосходительством» в зеркале, изоб¬
ражал улыбку, уже откровенно искательную. Смотрел, проверял:
хорошо
лосы...
Антон выходит из кабинета.
— Пожалуйте.
Варламов шел к двери в кабинет, останавливался у порога,
вытягивался в струнку, склонялся корпусом вперед, чуть откры¬
вал дверь и — боком, с невероятной быстротой и проворством
прошмыгивал в узенькую щель. Как это он проделывал — боль¬
шой и толстый, — ни словом сказать, ни пером описать.
Потом Юсов будет о себе рассказывать:
— Года два был на побегушках, разные комиссии исправ¬
лял: и за водкой-то бегал, и за пирогами, и за квасом, кому с
похмелья, и сидел-то я не у стола, не на стуле, а у окошка на
связке бумаг, и писал-то я не из чернильницы, а из старой по¬
мадной баночки. А вот вышел в люди... Да-с, имею теперь три
домика, хоть далеко, да мне это не мешает, лошадок держу чет¬
верню.
Но уже в первом, почти бессловесном появлении своем Вар¬
ламов все это о Юсове как будто уже рассказал. В том, как во¬
шел в гостиную, а потом в кабинет, как примерялся перед зер¬
калом — то вельможей, то смиренным подчиненным, — было вид¬
но все: и что на побегушках был Юсов, и у окошка сидел на
связке бумаг, и что теперь в люди вышел, дома имеет собствен¬
ные, и лошадок держит четверню... Вся суть Юсова.
«Но особенно ярко, я сказал бы, во всю ширь, во всю мощь,
выявлялась юсовская психология, когда Варламов произносил за¬
ключительный монолог в конце первого акта», — вспоминает
Только что выпалил Жадов прямо в лицо их превосходитель¬
ству Вышневскому самые резкие слова о мерзостях, которые
творятся повсюду в канцеляриях, о взяточничестве, о потере
чести и совести чиновниками его ведомства. Отвергая все доводы
Вышневского, он объявил, что найдет поддержку в обществен¬
ном мнении... Разбранившись, ушли Жадов и Вышневский.
Остался Юсов один.
«Варламов начинал монолог возмущенно-недоуменным тоном.
И в восклицаниях чувствовался страх перед грядущей грозой,
предвещающей потрясение основ, на которых строилось все бла¬
гополучие его и ему подобных.
Выразительность Варламова в этом монологе
считаться показательной. Богатство голосовых красок было
использовано им исчерпывающе. Диапазон исключительного го¬
лоса позволял Варламову самые разнообразные, поразительные
но тонкости интонационные оттенки.
От самой высокой йоты Варламов вдруг переходил к самой
низкой, октавной ноте. Так, например, фразы: «Мальчишки стали
разговаривать! Кто разговариваст-то, кто спорит-то!» — он произ¬
носил на самых до предела высоких йотах...
Но коль скоро он переходил к словам: «Да еще с кем спорит-
то! С ге-е-ни-ем! Аристарх Владимирович ге-о-ни-ий! На-а-по-о-
лео-он!» — тут делается резкий переход на низы, на варламов-
скую октаву... Вся речь приобретала массивность. И от курсива,
только что перед тем использованного, он, если можно так выра¬
зиться, переходил к крупнейшему жирному шрифту. А при его
манере говорить «на растяжку», с характерной напевностью, го¬
лос его звучал и несся волнами, будто звуки духового инструмен¬
та, наподобие генерал-баса. Не просто «гений» или «Наполеон»,
а у него звучало «ге-е-ни-ий», «На-а-по-о-лео-он»... Гласные бук¬
вы двоились, троились».
Какие-то черты в образе Юсова сближали его с Варравиным.
Сближали, чтобы тут же отвести его от Варравина. Конечно, тоже
взяточник. Но знает порядок, долю и меру. Все, чтоб по весу дела.
— Возьми так, чтобы и проситель был не обижен, и чтобы
сам был доволен... Бери за дело, а не за мошенничество!
Варламов произносил эти слова гордо, с достоинством. Взять
и не сделать — мундир чиновника марать. А Юсов — на страже
чести мундира.
Вне службы — может с подчиненными запанибрата. И моло¬
дость вспомнит, и пошутит. Разве ж способен на это дракон
Варравин?
В сцене трактира — Юсов пускается в пляс. Надо было ви¬
деть, как это делал Варламов. Не за парня разбитного, не за уха-
ря-мужчину плясал, — за бабу. Почтенную, степенную, пожилую,
с платочком в руке, — этакой вальяжной павой и, вместе с тем,
во вдовьем смущении за нечаянную веселую минуту.
Глядя на него, хлопали в ладошки подобострастные чиновники
в трактире. И хлопали зрители в театральном зале. Невесть от¬
куда бралось у тяжеловесного, тучного актера столько легкос¬
ти и женского изящества! Семенил ногами мелко-мелко и рука¬
ми водил что лебедушка.
В последнем действии комедии, когда Юсов приходит с изве¬