Варламов
Шрифт:
«У нас ставили «Чайку».
Варламов ошибается, относя свое «первое знакомство»
с Чеховым к осени 1896 года, когда начались репетиции «Чайки»
в Александрийском театре. (Известно, что А. П. Чехов приехал
в Петербург 7 октября, на четвертую репетицию пьесы.)
За несколько лет до этого, в январе 1889 года (Варламов
был в шубе!) в Александринке ставили новую редакцию «Ива¬
нова». Тогда-то и состоялась первая его встреча с Чеховым,
«еще
ром».
Но Чехов знал Варламова как актера и раньше. И очень це¬
нил его талант. В письме, в котором он сообщал свои пожелания
о распределении ролей, особо было оговорено: «...Свободин и
Варламов будут играть хорошо». (Письмо А. С. Суворину,
19 декабря 1888 г.)
И после первых представлений «Иванова»:
«Мне весело при мысли, что, вернувшись из театра, я услышу
массу вставок и поправок, какие я должен был сделать, услышу,
что Варламов был хорош, Давыдов сух, Савина мила, но рассер¬
жена Далматовым, который на этот раз наступил ей на мизинец
левой руки». (Письмо А. С. Суворину, 4 января 1889 г.)
«Иванов» и в самом деле был одним из редких на Алексан¬
дрийской сцене спектаклей художественно цельных, ладных по
всем слагаемым. В нем играли все «первые актеры» театра, по
словам современника, — «без различий рангов и самолюбий»:
В. Н. Давыдов (Иванов), М. Г. Савина (Саша), П. А. Стрепетова
(Сарра), В. П. Далматов (Львов), П. М. Свободин (Шабель-
ский), К. А. Варламов (Лебедев).
«Сохранились у меня его письма»...
Письма Чехова, о которых говорит Варламов, остались неиз¬
вестными. Видно, кто-то худо распорядился варламовским архи¬
вом. Но такие письма несомненно были. Писал же Чехов
(А. С. Суворину, 4 мая 1889 г.):
«Вчера вечером вспомнил, что я обещал Варламову написать
для него водевиль. Сегодня написал и уж послал».
Речь идет об одноактной комедии «Трагик поневоле». Об
этой же «шутке в одном действии» «из дачной жизни», написан¬
ной для Варламова, упоминается и в письмах к И. Л. Щеглову.
Не может быть, чтобы, отсылая пьесу Варламову, не написал бы
Чехов и ему хоть несколько строк.
Встречается имя Варламова и в других письмах Чехова (за¬
долго до «Чайки», сразу после «Иванова»),
«Мне пишут, что в «Предложении», которое ставилось
в Красном Селе, Свободин был бесподобен: он и Варламов из
плохонькой пъесеики сделали нечто такое, что побудило даже
царя сказать комплимент по моему адресу. Жду Станислава и
производства в члены Государственного Совета». (Письмо
И. Л. Щеглову 29 августа 1889 г.)
Чехов любил веселую кутерьму водевилей. Вот слова, сказан¬
ные им другу и литератору Ивану Щеглову как раз в ту же пору:
— Для водевиля нужно, понимаете ли, совсем особое распо¬
ложение духа... жизнерадостное, как у свежеиспеченного пра¬
порщика, а где его возьмешь, к лешему, в наше паскудное
время? Да, Жан, написать искренний водевиль далеко не пос¬
леднее дело.
Это совсем особое расположение духа, жизнерадостное, как
у свежеиспеченного прапорщика, было в высшей степени свой¬
ственно Варламову. За это и любил Чехов веселый талант Вар¬
ламова. И его самого — одного из тех счастливцев, которые по
человеческой сути своей «освобождены от необходимости терпеть
зло, а тем более — совершать его».
Так ведь и говорили о нем: «счастливец Варламов», «милый
Костя», «Варламов-добряк», «беспечальный Варламов», «боль¬
шой ребенок»... Ни одно недоброе слово не приставало к его
имени.
Но в «Иванове» он играл человека грустного, подавленного
сознанием своего личного ничтожества, опустошенного. Ничего
не осталось в нем от бывшего студента Московского универси¬
тета Паши Лебедева, у которого были и светлые идеалы, и за¬
ветные мечты о служении народу. А теперь:
— Какое мое мировоззрение? Сижу и жду околеванца. Вот
мое мировоззрение!
Богат Павел Кириллович Лебедев. Говорят, состояние его
уж и за миллион переваливает. Да ведь все —- в руках жены,
алчной и немилосердной Зюзюшки. Она начальствует в доме,
в имении, в земской управе. Павел Кириллович подвластен ей,
на побегушках у нее. Еще один «муж-слуга», «муж-мальчик»...
Несколько десятилетий прошло со времен «Горя от ума», а Пла¬
тон Михайлович Горич только постарел на десяток лет, чуть
больше обрюзг в этом Лебедеве, но остался той же затоптанной,
потухшей головешкой.
Прося у жены хоть какое-нибудь угощение для гостей
(«...люди молодые, небось проголодались, бедные»), Варламов
в роли Лебедева канючил плаксивым голосом, стлал на пол
платок, чтобы опуститься перед ней на колени. Посланный ею
к Иванову, чтобы затребовать давнишний долг по векселю, бес¬
помощно улыбался, не знал, что поделать с руками, потирал
друг о друга, совал их в карманы, теребил платок, деланно смор¬
кался. И как отдавал свои деньги Иванову, чтобы тот отнес их