Век перевода (2006)

Витковский Евгений Владимирович

АРАНДИЛЬ ^{85} (XX–XXI вв.)

Дороги в Валинор ^{86}

Кто из вас взыскует возврата В светлый край за моря и горы, Знайте — в мире есть три дороги, Три пути ведут от Эндорэ ^{87} . Первый путь — над сонной пучиной, На закат — над морем угрюмым, — Мост блаженный от края к краю, Путь, открытый душам и думам. А на море — ходят буруны В переливчатом покрывале. Этот путь — и древний, и юный, Он зовется Олорэ Маллэ ^{88} . Путь второй — для благостных Валар ^{89} , Меж утраченных врат сквозь годы, Славь же ясную Илуквингу ^{90} , Славь Хельянвэ ^{91} , радугу свода. Третий путь — уводит бесследно В царство сумрачной круговерти; Он — кратчайший, и он — последний, То — Квалванда ^{92} , Дорога Смерти. В Вышнем небе — падают звезды, В

Среднем небе — птичьи хоромы, Время сна заткало покровом Вечный путь, открытый любому.

ИРИНА КОВАЛЕВА ^{93}

ОДИССЕАС ЭЛИТИС ^{94} (1911–1996)

Villa Natacha

I

Я хотел бы сказать кое-что — ясное и непостижимое Точно птичьи трели в военное время. Здесь, в уголке, где я примостился Выкурить свою первую сигарету на свободе Неуклюжий среди этого счастья, трепещущий Вдруг я сломаю цветок, вспугну птицу И Богу станет неловко из-за меня И, однако же, всё мне послушно И стройный тростник и согбенная колокольня И сада целокупная твердь Отраженная в моем уме Одно за другим имена звучащие Странно на чужом языке: Phlox, Aster, Cytise Eglantine, Pervanche, Colchique Alise, Fresia, Pivoine, Myoporone Muguet, Bleuet Saxifrage Iris, Clochette, Myosotis Primevere, Aubepine, Tubereuse Paquerette, Ancolie [10] , и все фигуры Ясно выписанные среди плодов: круг, прямоугольник Треугольник и ромб Как их видят птицы, — пусть мир будет простым Рисунок Пикассо: Женщина, малыш и кентавр. Я говорю: и это придет. И иное прейдет. Миру нужно не многое. Что-то одно, Малейшее. Как поворот руля за миг до столкновения Но Точно В Противоположную сторону. Довольно мы поклонялись опасности: теперь ее черед воздать нам за это. Я мечтаю о революции в области зла и войн, — вроде той, что в области светотени и цвета совершил Матисс.

10

Флокс, Астра, Ракитник

Шиповник, Барвинок, Безвременник

Рябина, Фрезия, Пион, Волчий корень

Ландыш, Василек

Камнеломка

Ирис, Колокольчик, Незабудка

Первоцвет, Боярышник, Тубероза

Маргаритка, Водосбор (фр.).

II

Впрочем там где двое друзей Беседуют или хранят молчание — тогда тем паче — Третьему ничему нет места. И, похоже, точно друзья, — И моря друг другу весть подают издалека Легкого ветра довольно, чуть-чуть разотри Между пальцами кожицу темной лозы, и вот: Волна? Это она? Это ли обращается к тебе на «ты» и говорит «Не забывай меня» «Не забывай меня»? Это Анактория? Или, может быть, нет? Может, это просто вода, журчащая День и ночь у часовни Святой Параскевы? Не забывай что? Кто? Ничего мы не знаем. Как накануне вечером, когда что-то у тебя разбилось Старая дружба фарфоровое воспоминание Снова как неправедно умел ты судить Ты видишь теперь когда рассвело И горько во рту у тебя прежде глотка кофе Бесцельно размахивая руками, — кто знает, — быть может, В какой-то другой жизни ты вызываешь эхо и по этой причине (Или, может быть, и от мысли Некогда столь могучей, что она выдается вперед) Напротив тебя, вдруг, сверху донизу зеркало дает трещину. Я говорю: в одно мгновенье, единственное, какого Сам не знаешь хватает ли Письмена дают трещину И кто дает, берет. Потому что если нет тогда И смерть должна умереть и гибель Должна погибнуть, и крошечная Роза которую некогда Ты держал на ладони, галька и та Где-то, тысячелетья назад, должна сложиться в новый узор. Мудростью и мужеством. Пикассо и Лоуренс. Ступим поверх Психологии, Политики, Социологии, — загорелые и в белоснежных рубашках.

III

Человече, против воли своей Ты зол — шаг один, и судьба твоя будет иной. Если б с одним, хоть с одним цветком подле тебя ты умел Обойтись Правильно, всё бы было твоим. Ибо по немногому, бывает — И по единственному — так любовь — Мы узнаем остальное. Только толпа, вот она: Стоит на краю вещей Всего хочет и всё берет и ничего у ней не остается. И однако наступил полдень Ясный как в Митиленах или на картине Феофила Вплоть до Эз, до мыса Эстель Заливы где ветер смиряет объятья Прозрачность такая Что и до гор дотронуться можно и человека по-прежнему видно Прошедшего сутки назад Безучастно теперь уж он верно дошел. Я говорю, да, верно уже дошли Война до предела и Тиран до своего паденья И страх любви перед обнаженной женщиной. Они дошли, они дошли, и только мы не видим Только бредем на ощупь и то и дело налетаем на призраки. Ангел ты кто где-то рядом паришь Многострадальный и невидимый, дай мне руку Позолоченные у людей ловушки И мне нужно обойти их стороною. Потому что и Незримый, я чувствую, здесь Единственный, кого называю Владыкой, когда Мирный дом Бросив якорь среди заката Светится неведомым светом И там где мы направлялись в другую сторону Некая мысль внезапно берет нас штурмом.

КОСТАС МОНТИС ^{95} (1914–2004)

Из «МГНОВЕНИЙ»

* * *

Кто-то стоит за моей дверью. Вот, поворачивается ручка.

* * *

Я был сейчас, есмь тогда. Поймите, наконец.

* * *

На чахоточных щеках полудня.

* * *

Это была просто тень точки.

* * *

Кривое крыло ветра.

* * *

Любовь

не стоит в очереди, толкается.

* * *

Это была рассеянная весна Бросала свои вещи где ни попадя.

* * *

Нет, я не виновен в Истории.

* * *

Сердце — говоришь ему одно, оно понимает другое.

* * *

Странно. Мы говорим по-гречески.

* * *

А если бы, к примеру, Ты послал, Господи, Христа-негра…

* * *

Итак, наш случай настолько исключителен?

* * *

Кроме давнопрошедшего, нам нужно еще одно время, а его нет.

* * *

Положите на всякий случай ручку и клочок бумаги мне в гроб.

* * *

Еще немного радости и загрущу.

Сердцу

Не стучи. Знаю.

Филологу — исследователю поэзии I

Ты действительно обнаружил в стихотворении двадцать «л»? Я обеспокоен. Ты действительно обнаружил двадцать «д»? Я серьезно обеспокоен.

Филологу — исследователю поэзии II

А правда, как ты объясняешь резкое сокращение числа губных согласных в тринадцатом стихе?

МИХАЛИС ПИЭРИС ^{96} (р. 1952)

Утренний кофе на улице Лидрас [11]

Мне сорок семь лет и я счастлив. Потому что сижу вот тут за лучшим столиком в углу, этим днем который ни вчера ни завтра Я здесь, в этом дне, который есть сегодня, не был вчера, не будет завтра, и я на тротуаре городском, в моей столице (пусть и разделенной) сижу и вижу дождь струится по стеклу толпа течет официантка красива (и знает это) и не жалеет улыбок. И я на самом деле очень очень (пусть ненадолго) счастлив.

11

Улица Лидрас — центральная пешеходная улица в старой части Никосии, т. е. что-то среднее между Арбатом и Тверской; со времени турецкой оккупации посреди улицы Лидрас проходит «зеленая линия» между греческой и турецкой частями города. — Примеч. перев.

ДИМИТРИС ЯЛАМАС ^{97} (р. I960)

Ars belli gerendi 1947

древо живое из баснословных времен холодно (в коридорах) скрести ногтем (по радио) дождь апельсинами (Аргос) и слякоть слякоть кровь на рельсах мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем мы души некрещеные бродим непрощеные озоруем детей воруем до скончания мира войну воевать до скончания мира войну воевать до конца молитвы

Баллада

Зефиреево дитя ночью кружило по-над домами билось в окошко светлицы нацеливалось бельмастым оком на вепрей — свинки, свинкихныкало засыпая Зефиреево дитя днем спало в глубокой могиле с другими детьми замешивало причитанья на меду и полыни — бросало их после в колодцы и по кругам на воде отсчитывало время

АЛЕКСЕЙ КОКОТОВ ^{98}

ШАРЛЬ ЛЕКОНТ ДЕ ЛИЛЬ ^{99} (1818–1894)

Ночь. Вечер ледяной…

Ночь. Ветер ледяной в промерзших кронах свищет, Ломает тростники и шелестит стерней. Спят тихо мертвецы под снежной простыней, Во мраке стая псов, невидимая, рыщет. И низкой линией, почти что у земли, По небу вороны беззвучно пролетают. Кость не поделят псы, поскуливают, лают — Знать, где-то вдалеке могилу разгребли. Насельники ночи! Не ваши ль то рыданья? Не с ваших ль стылых губ сорвался тяжкий стон? Что потревожило ваш беспробудный сон? Какое горькое вас жжет воспоминанье? Забвенья просите? Но, не кровоточа, Истлело сердце в пыль, изъедено червями. Блаженны мертвые? Сумейте ж в черной яме Припомнить жизнь свою, не плача, не крича. Хочу вернуться в прах, расстаться с мукой злою, — Так старый каторжник, освобожденья ждет. Пусть цепь железная страданий отпадет И то, что было мной, смешается с золою. О нет! Среди могил всё немо и темно. Лишь псы скулят в ночи, лишь стонет непогода. Вздыхает жалобно бесстрастная природа, И сердце плачется, в груди уязвлено. Что толку у небес вымаливать участья? Безумец, перестань! Умри как гордый волк, Что с брюхом вспоротым, ощерившись, замолк, Сжав лезвие ножа кровоточащей пастью. Еще удар-другой. И после — ничего. В могилу падают остатки жалкой плоти. Забвенье скроет всё, как вереск на болоте. На веки вечные молчание его.