Великая княгиня
Шрифт:
С раннего детства привык замечать тайную жизнь леса Святослав, любил её, ведал в ней каждую живинку, наверное, потому и не вышел в охотники, не стал умелым ловцом зверей и птиц. В дебрях лесных и степях без края у него одна докука – видеть и понимать живое.
Расступились деревья, и оказался князь на дне малахитовой чаши, до краёв заполненной солнечной брагой.
Господи, лепота-то какая!
И уже не чаша малахитовая – две Божьих сведённых ладони перед лицом Святослава, а в них изумрудным сердечком бьётся струйка воды.
Молился, встав на колени, потом пил до устали живую воду, умывал лицо в бегучем ручье у криницы. Лёг на траву и загляделся беспредельем да красотою вечного неба. Думал…
Не о чём-либо и не о ком, даже не о семье своей, не о скорой жадней встрече с женою, но только о тёзке своём, о племяннике
Город построил батюшка Олег Святославич на высокой Путивльской горе, обустроил рвами, обнёс валом, рублеными стенами, поставил высокий терем – дворец. Посад сам по себе вырос, а за ним конюшни без числа чистокровных, русской породы, кобылиц. Доныне пасутся в тех долгих и богатых лугах табуны коней княжеских, славных на всей Руси и за ея пределами.
Святослав Всеволодович после свадьбы привёз в тот терем молодую княгиню Васильковну, и куда бы потом в разные годы ни заносила их судьба, возвращались в Путивль на малое и долгое время. Тут и первенца родила Мария Васильковна – Олега, и второго сына – Всеволода.
Святослав Ольгович своего первенца тоже назвал Олегом, в честь деда, такова в их роду традиция, мечтал, что второго назовёт в честь брата Игоря, но после первенца рожала Петриловна одних только девочек.
А у племянника родила жена уже третьего сына, а тот дочкой бредит. Не даёт Бог племяннику дочери, а дяде сына не даёт.
Думает о племяннике дядя светло, но и с горчинкой малой. И умён, и образован Святослав Всеволодович, и книгочей великий, таких по Руси поискать, и добрый сердцем, и смел в ратной схватке, но душой, характером не стоек. Мотает его судьба, как тонкую былку с белой чашечкой цветка, невесть зачем высоко поднявшуюся среди травяного поля, всем ветрам открытую. То к своей кровной Ольговой родове прильнёт, то к Мономаховой, по матери, родове. То одному князю на верность крест поцелует, то другому, мечется меж двух родов, меж сильных мира сего, не умея стать самим собою сильным. Если бы не любовь дяди, всепрощающая и оберегающая, вовсе бы измотала жизнь некрепкого характером князя.
Как быть с ним – забота Святослава Ольговича.
Плывёт в голубом небе едва различимый глазом белый ангел. «Не брат ли любимый Игорь? Как быть нам в грядущем, подскажи!..» Грядущее, слышит сердцем Святослав Ольгович, опять трудным будет, опять воевитым…
3.
В путивльской забоке на Десне купали коней. Дружинники в исподних портках, без рубах, а иные за ракитовыми кустами и вовсе нагие, орудовали скребницами, деревянными гребнями расчёсывали гривы и хвосты своим любимцам, выглаживали. Кони, утопая в ласковой неге, с приязнью великой предавались рукам человеческим, смежали веки, дремали, и с мягких губ их скатывались липкими струйками слюнки. У самой воды мальчишки – сынки и внучата дружинников – сидели голёхонькие, прикрывая ладошками стыд, в нетерпеливом ожидании, когда им доверят коней.
Среди малой дружины и сам князь Святослав Всеволодович, двадцатипятилетний красавец, в густой русой бороде, волною мягкой русые волосы от высокого лба до плеч – витязь. На князе одни только короткие исподники, и ладное тело его в солнечном свете цвета зрелого жёлудя. Любитель князь управляться в пашенном заделье либо на луговых покосах скинув с плеч рубаху, потому и выдубили ему кожу солнце и ветра желудёвым цветом.
Видом моложе своих лет Святослав Всеволодович, но отец трём сынам. Старший, Олежек, шести лет, сидит среди голой малышни, ничем не отличаясь. Смотрит неотрывно на отца и чуть-чуть, как и другие мальчишки, знобится телом. Только что вся честная компания до синих губ плескалась в забоке, беспрестанно ныряя, «оступаясь с ручками», вставала под водою на руки, бесстыдно казала всему свету «времечко», а кто постарше, те далеко уходили саженками к оному берегу. Накупались, захолодели мальчишки, но более всего знобит голые тела не холод, а нетерпение: пора бы батькам управиться с конями и отдать их им в полную волю. Первым подвёл к воде обихоженного коня князь. Закинул за голову конский недоуздок, позвал Олежека:
– А ну-ко, сынку, сидай!
Того ветром прянуло к батьке. Легонько подхватил князь под лодыжку согнутую в коленке ногу сына и кинул малого на коня. У Олега недоуздок в кулаке, голые пятки ударили в бока, конь, играючи, всхрапнул и побёг широкой метью в забоку, грудью рассёк воду, поплыл, вытянув снопище хвоста, высоко поднял шею и кинул в небо радостное ржание. А следом за княжичем один за одним наезжали на реку кони с голыми вершниками – сынами и внуками Святославовых дружинников.
Есть в купании коней на Руси нечто обрядное, важное и нужное для каждого русского человека с самого детства и до последнего часа, трепетное и необходимое для души.
Без какого-либо срока купала коней дружинная молодь в забоке на Десне подле Путивля, что в два конного взмаха от Новгорода Северского. Купались кони, купались дети в одной воде, в одной радости и счастье. И малая горсточка дружины Святослава Всеволодовича, сгрудившись вокруг князя, сидела на зелёной береговой паполоме, радуясь жизни и миру на земле Русской. И было ласковым и ясным летнее солнце в год 1150-й, в месяц липень…
…Зело тосковал о нерождённой дочери Святослав Всеволодович. Нестерпимо хотелось понянькать на руках кровиночку-девочку. Не давал Бог. И молились князь с княгиней заботно, и травы пила Мария, дабы понести в чреве своём девочку. Читала древние русские наговоры, чего греха таить, клала в постель под перину и кокошник девичий, и пряслице, и вышиванки искусные, и сарафан, и понёву… Ничего не помогало, сыны рождались! Старшему через два года постеги княжеские устраивать, второй метит на коня залезть, третий у груди… Мобуть, даст Бог за третьим княжичем княжну?! Одной заботой живут в супружестве князь с княгиней – родить девочку.
Более всего в жизни любит Святослав Всеволодович семейный уют и тишину, и чаще всего из прожитого за четверть века вспоминаются ему сперва родительский кров, совсем неясно, но от того ещё более любовно – в Тьмуторокани, солнечно и озарённо – в Чернигове… Матушкина ложница, уютная, залитая солнечным светом по утрам, с добрым свечным светом по вечерам, с крохотными язычками пламени в зелёных чашах лампад по ночам… Долгое время только домашние палаты были для Святослава одним желанным миром. Он неохотно выходил из дому, не любил и даже страшился городских улиц, не принимал в сердце ни степную, ни морскую ширь, безудержно накатывающую со всех сторон на Тьмутороканский град, на их княжий терем; питал неприязнь к горам и боялся леса, не принимала душа его ни речных излук, ни заречных далей… Только дом с крепкими стенами, с надёжным потолком, с запахами поварни, с широкими трапезными столами, с пищей насущной, с духмяными скибами тёплого хлеба, с надёжными мягкими лавками и стулицами, со всей необходимой утварью жаждала душа и жаждет теперь. А ещё всего дороже были с самого раннего детства семейные книжницы – и в Тьмуторокани, и в Чернигове, и в Киеве… Не бывает княжьего терема на Руси без книжницы, в которой свято хранятся семейные книжные реликвии, и обязательно – родовая летопись. В книжницу иногда приходили мудрые монахи, учёбные в письме, встав к высокой столешнице, подолгу творили письменный труд. Почасту бывала занята писанием матушка, позволяя сыну тихонечко сидеть рядом и слушать, как вышёптывает она каждое слово, прежде чем занести на листвицу. Тут, в книжнице, обучала Мария Мстиславна сына грамоте, счислению, чтению, письму и пению. Тут преподавала ему начатки русской Веры и мудрость Закона Божьего. А когда освоил чтение, не было ничего дороже, как сидеть в книжнице, склоняясь над свитками и листвицами.
Счастливо жилось в родительском доме Святославу Всеволодовичу, ничего больше не желалось, берёг себя, убегал от всего творимого не в доме. Ему было пятнадцать – в такую пору княжичи на Руси уже достойные князья, воины, мужья семейные, когда и его затребовала в воители Русь. Гордый Новгород Великий запросил у Всеволода Ольговича в князья сына. К той поре много чего знал Святослав в княжьей докуке, овладел успешно воинским ремеслом, любил боевых коней, успевал в лихих скачках, по руке оказался ему и меч, и копьё, и лук тугой. Полюбил боевые и конюшенные княжьи дворы, по душе стало поле широкое и луга неоглядные с перелесьем, но только впригляд с домом родным. Много чем занят был, но книг читать не бросил.