Великие любовницы
Шрифт:
Вообще-то что сын, что отец один другого стоят. Вместе оргиями занимались, вместе и кардиналов отравляли. У Александра VI кроме отравляющего перстня был еще знаменитый комод со вставленным ключом. Он какому неугодному человеку предложит самолично открыть такой комод, дескать, манускрипт там редкий покоится, его учености было бы любопытно его просмотреть. Ну «ученый» силится ключ из отверстия вытащить, а в это время ключ выставляет свой «кинжальчик» в виде иглы и больно жалит гостя. Тот, еще не придя в себя от боли и недоумения, почему, дескать, в Ватиканском дворце такие кусачие мухи, ну точно шмели, уже бездыханный падал. А у Цезаря было кольцо с двумя львиными головами, и кому быть отравленным, подавалась для рукопожатия рука Цезаря. А в это время он нажимал скрытую пружинку, и игла в виде язычка льва смертоносно жалила подавшего руку. Видите, все как просто и все механизмы отравления разнообразием не отличались: это шприц со смертоносным ядом, укрытым или в комоде, или в перстнях. А вот другие римские императоры, папы большей изворотливостью и изобретательством отличались. Чем только они своих сотоварищей неугодных пап и кардиналов не травили? Реестр самый разнообразный, то-то и погибло от различного вида убийств римских пап великое множество. Мы вам, дорогой читатель, приведем несколько примеров. Бонифаций VII был отравлен. Девка Марозия убила римского папу Иоана X, чтобы власть над католиками захватил ее сын, который и стал Иоаном XI. После него Иоан XII был убит ревнивым мужем любовницы римского папы. Иоан XXI был убит или случаем, или подстроенным покушением: на него вдруг ни с того ни с сего свалился потолок и убил его. Стефана VI задушили его же сторонники. По трупам
Чуть только она, его дочь, в какого своего мужа влюбится, глядь, у отца, римского папы, уже другие относительно нее матримониальные планы. Не дадут ей, бедняжке, семейной жизнью пожить, ибо батюшке желательно ее по политическим соображениям наново замуж выдать. А что с первыми двумя мужьями делать? Отравить, конечно, если сами умереть не догадаются. Первый догадлив был, второй муж нет. Но и поплатился за свою недогадливость. Его подушкой придушили, а первого всего лишь импотентом объявили. А это уже веский повод для бракоразводного процесса. Но сами знаете, дорогой читатель, как уморительны были эти разводы того времени даже при акцептации римского папы! И римскому папе не то что чужим, заморским королям, но и своей дочери Лукреции трудно было развод уделить, ибо надо было доказывать перед синодом или какой другой церковной властью, что супружество «не было испробовано». Римский папа утверждает, что дочь его «неиспробованной девицей» осталась, поскольку муж ее — импотент импотентом. То есть в алькове супруг за что угодно супругу «трогал», но только не за то, что для продолжения рода требуется.
Словом, римскому папе Александру VI очень трудно было устроить развод своей дочери Лукреции с ее новым мужем. Александр VI пробует: «попытка не пытка», и для начала объявляют, значит, что альков его дочери — это «ялувка», а не альков, если она непорочной девицей там каждую ночь спать укладывается, хотя всем было известно и шептались об этом почти громко, что Лукреция давным-давно стыд и девственность потеряла: с тремя братьями как с мужьями живет и отцом как мужем не брезгует. Но это, так сказать, слухи, поди докажи, а здесь явное обвинение такого авторитета, как римский папа: его зять есть импотент и дочь «не тронул». Кавалер Гиованни Сфоза с пеной у рта обратное доказывает. «Ну хорошо, — согласился наконец, — не жеребец я, но ведь забеременела же моя первая жена Магдалена Гонзага, умершая во время родов». У римского папы и на это объяснение есть: первая жена Сфозы забеременела не от мужа, а от любовника. «А доказательства? Доказательства у вашего преосвященства есть?» — вскричал обиженный супруг! Доказательств не было. То-то! Словом, Гиованни легко отдавать свои позиции не собирается. Но и римский папа не отступает. И предложил компромиссное решение: публично совершить акт совокупления и этим свою мужскую силу доказать. В присутствии, так сказать, прелатов и прочей духовной братии. А Гиованни ни в какую. Это вам не уступчивый Карл VIII Французский, который согласился в присутствии шести горожан совершить в брачную ночь акт совокупления со своей супругой Анной Бретанской, чтобы экс-жених Максимилиан Австрийский, у которого невесту из-под носа увели, не объявил бы на всю Европу, что супружество было «non consumatum» — «неиспробовано», так сказать. А вот Гиованни Сфозе было стыдно публичному сраму свою гордость подвергать.
А папа и на этот раз не уступает и новое предложение делает: ну хорошо, не желаете по причине стыда публично с женой акт совокупления произвести, приведем в ваш альков красивую проститутку. Ее-то что стыдиться! Но Гиованни и это лестное предложение отвергнул. Он, видите ли, не будет свою честь и достоинство на посмешище выставлять. Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! Другой, менее амбициозный кавалер так бы не артачился, а постарался бы приятное с полезным совместить и утер бы нос римскому папе. А Гиованни своим упрямством и неуступчивостью еще больше шаткое ложе супруга расшатал. Теперь ведь каждый знает, почему он испытания боится. Раз кавалер не желает с красивой куртизанкой бесплатно проспаться (кардиналы заплатят!), значит, не жилец он, как мужчина, на этом свете. А он какие-то там веские аргументы выискивает по причине своего отказа. Дескать, «не могу я согласиться с таким предложением, которое богу и здравому смыслу противоречит. А если бы даже согласился с таким предложением, не было бы оно важно по причине того, что уже было между мной и моей женушкой Лукрецией и было бы как прелюбодеяние расценено» [113] .
113
Там же, с. 127.
Чуете, дорогой читатель, какую антимонию сложную развел из-за такого пустяка, как проспаться с проституткой, да еще даром? Нет, нам кажется, что не только с… но и с головой этого Сфозы не все в порядке. И еще говорит, что готов даже своей жизни лишиться, но ни на какие уступки в интимной материи не пойдет.
И начинается, дорогой читатель, как это часто бывает с двумя противоборствующими сторонами, стирка грязного белья в угоду публике. Римский папа всему авторитетному Риму сообщает, что с какой это горе-балалайкой, не мужиком, его дочь вынуждена жить, не умеющим ее женщиной сделать, а Сфоза по всем кабачкам Рима распространяет весть, что, собственно, особо трудиться в ложе с Лукрецией ему не пришлось, поскольку она давным-давно уж секс испробовала с тремя родными братьями и отцом в придачу. Словом, противники один другого стоят.
Но где уж Сфозе воевать с могущественным римским папой, который одним пальчиком, пардон, одним кубком вина неугодных кардиналов с лица земли сметал. И, поняв, что дальнейшее сопротивление и борьба за свою честь и впрямь могут привести к печальному концу его жизни, вынужден был уступить. Перестал артачиться и свои права на жену доказывать, ибо бороться с всесильными мира сего — бесполезное занятие. Они, как колеса мельницы, которую Дон Кихот вздумал копьем прошибить., сметают на своем пути все препятствия, кто бы на их пути ни повстречался. И вот, как нам исторические документы доносят, накануне Рождества Христова в 1497 году брак Лукреции с Гиованни Сфозой был расторгнут.
И это было крайне своевременно. Потому что «тихоне» Лукреции, которую многие историки явно защищают, ее порочность в нравственность превращая (дескать, она только жертва гнусного папочки, а сама по себе святая добродетель), надоела вся эта волынка с ожиданием своего публичного полового слияния с супругом, и она решила не мешкая на деле его осуществить с неким… Ну кто тут смазливый под рукой? Ага, молоденький слуга Педро Кальдерон, пусть он! И вот, к вящему ужасу папы, который импотенцию
Но все эти вопросы оставим без ответа. Да это и не важно, чей ребенок, — одним больше, одним меньше. У Лукреции потом с третьим мужем столько детишек будет, что и пальцев на руке не хватит, она и умрет-то во время родов. А первый муж ее, хоть и поздно, но доказал, что обвинение его в импотенции было ложно, женившись на одной флорентийке и имея с ней сына. Но папа римский, если бы еще жил в это время, и тут, наверное, бы памятную отговорку нашел: ребенок не от мужа.
В папской тайной канцелярии энигматично было записано о дальнейшей судьбе Педро Кальдерона, осмелившегося Лукрецию сделать беременной. С ним, конечно, не церемонились, не дворянин, простого звания человек. Его сначала в тюрьму потащили, потом в тюрьме закололи, потом труп в мешок положили, потом в речку Тибр труп бросили, потом те, которые труп бросали, его выловили и где-то на задворках по-христиански похоронили. Убивал Педро Кальдерона в присутствии Александра VI брат Лукреции Цезарь, у которого чувства брата и любовника переплелись в такую ярость, что он наносил удары Педро с таким ожесточением, как будто перед ним был не человек, а бык на корриде, и кровь брызгала в лицо римскому папе. Какой только кровью не запачкался этот святой служитель римского костела? Макбет перед ним — невинное дитя. Но Александр VI хотя и соболезновал холодному алькову своей дочери, в ложе которой якобы импотент пребывает, сам Не всегда его «теплым» имел. Иногда, как в зимнюю стужу, без камина, было в этом алькове и холодно, и пусто, и одиноко. Особенно, когда последняя, любимая его куртизанка Юлия делала с шестидесятивосьмилетним римским грозным папой что хотела, как хотела и когда хотела. А он, послушной собачонкой, даже тявкать не смел. Все ее капризы — закон для него. Эта красивая девка водворилась в его дворце и сердце, когда римский папа, эротоман страшный, имеющий в свои двадцать лет — двести наложниц, отлюбил красавицу Ваноссу, мать его пятерых детей, и разглядывался по сторонам, какую бы обольстительную дамочку надолго в альков свой завлечь. А то «делов» у римского папы по горло, беспорядочные связи ему надоели и отнимали много времени. Ему свои низменные страсти надо было удовлетворять без особого ущерба для времени. Для него время не только деньги, но это еще сила и власть. Пока какую куртизанку разыщешь, медицинскому осмотру подвергнешь, манерам утонченным выучишь — сколько времени пройдет! Да и не каждая была способна тяжелый экзамен любви выдержать. Тут особая сноровка требовалась, поскольку римский папа в сексуальных делах не новичок, а конессер, и требования огромные к объекту своей любви предъявлял. Словом, римский папа пришел к тому же выводу, к которому короли приходили: нужна своя, постоянная любовница! И не подозревал этот шестидесятивосьмилетний здоровый мужчина, что влюбится он, как молодой юноша, и гореть будет не только страстью, но и ревностью Отелло. Свою дочь Лукрецию, которая все приказания папочки безоговорочно выполняла, обязал шпионить за своей пятнадцатилетней любовницей и обо всех ее подозрительных шагах ему докладывать. Муж Лукреции тоже должен был этим благородным занятием, шпионажем за любовницей свекра, заниматься. «Следите и доносите», — такой строгий приказ отдал римский папа своей дочери и зятю. Ну и те старались вовсю. Совсем житья не стало бедной Юлии. Ни посмотреть на какого смазливенького придворного ей нельзя было, ни улыбнуться, ну а чтобы в постель с ним пойти, даже мечтать не приходилось. И поскольку «запретный плод всегда сладок», то Юлия решила урвать этот «плод» силой. Взяла и убежала из-под надзора. Якобы к своему больному брату в какую-то отдалённую провинцию. Александр VI, как буйвол разъяренный, рвет и мечет и грозит послать на Юлию всю кару бога. И такой ревностью объятый, что ни есть, ни пить не может, кардиналов травить даже перестал на какое-то время, а страдает так, будто перед нами не грозный римский папа, а влюбленный парубок из соседней деревни. А поскольку предусмотрительный папа и эту любовницу замуж выдал, то в сердечные муки вмешалось еще и жесточайшее сомнение: а не удрала ли Юлия к законному мужу? И такое вот письмо ей строчит и во всевозможные места посылает, авось отыщут где-нибудь любовницу: «Я знаю, ты поехала к своему мужу, к этому отвратительному жеребцу из Бассанелло» [114] .
114
Там же, с. 110.
И обещает ей вечную кару господа бога. Преступление ее и в самом деле страшное: удрать от любовника к собственному мужу? Господь бог не прощает таких немыслимых прелюбодеяний, конечно. Но Юлия к мужу не бегала. Она, насладившись свободой, преспокойно возвращается в Рим. Узнав о ее возвращении, Александр VI начал рвать и метать пуще прежнего, ибо все его давние муки вылились сейчас в одну чашу испытанных горестей. И кроме того, он очень испугался, захочет ли Юлия еще его, как любовника? На всякий случай рясу свою, или там папскую пурпурную мантию, скинул, напялил испанский модный аксамитный [115] костюм, высокие сапоги, шляпу с пером, сбоку шпагу прицепил и вот таким гранде времен Филиппа II является к Юлии. Авось удастся очаровать любовницу наново.
115
Аксамитный — бархатный.
А когда Юлия, решив, что хватит вне дома, то есть вне богатого папского дворца счастья искать, согласилась с ним и дальше жить и любовью одарять, папа воскрес прямо. Помолодел, морщины разгладились, глаза лучиками сверкают. Вот ведь что любовь со стариками делает: даже святых пап не щадит.
А дочь его Лукреция в третий раз замуж выходит. Собственно, не она выходит, а римский папа ее выдает. И, представьте, очень даже выгодно: третий ее муж Альфонс (второй тоже был Альфонсом) был сыном короля Феррары, и Лукреция в будущем может стать королевой, что и случилось позднее. Ну ей, конечно, все равно, за кого замуж выходить: ее мнение в этом вопросе не спрашивалось. А вот Альфонс нос воротит. Ему невеста не очень нравится. И вопреки установившемуся мнению, дорогой читатель, она совсем не была красива и очень похожа на батюшку: те же немного выпуклые глаза, мясистый нос, вдавленный подбородок и уж очень темная кожа, ну прямо арабка. Одна красота — это необыкновенно длинные белые волосы. Ну тогда римский папа приданое дочери немного увеличил, еще пару тысяч флоринов прибавил, Альфонс согласился.