Великие любовницы
Шрифт:
Но как нам, дорогой читатель, расценивать настоящее безумие королей, с какими-то там задатками шизофрении, манией преследования и прочими психическими недугами, которые своим королевством правили? А ведь таких монархов много было во всемирной истории. Чего только один наш Иван Грозный стоит?
Но поскольку не наша эта задача голову себе ломать, как это они умудрялись при своем явном безумии государством править, мы попросту, согласно нашей теме, посмотрим, что у них там в собственном алькове творится. Альков безумных — каков он?
Иоанна Безумная
Супружеский альков, напоминающий катафалк! Да не в переносном, конечно, смысле! Это вам не кровать с видом гроба. Это самое настоящее реальное роскошное ложе, в котором лежит не живой король, но его труп, а жена, то бишь уже вдова, печется над ним, словно над живым, обнимает его, целует, говорит с ним, рядом с собой в ложе кладет и возит по городам и весям своей страны ровно два года, и хоть набальзамированный, но от трупа несет, конечно, далеко не амбре. И такое, оказывается, было в королевском алькове. А случилось это в шестнадцатом веке с Иоанной Испанской, ее потом «Безумной» прозвали, и с ее мужем Филиппом, которого потом «Красивым» прозвали. Но не путайте с другим Филиппом Красивым, французским королем. Они, эти два короля, ничего общего друг
Испанские могущественные короли Фердинанд и Изабелла имели тенденцию хорошо женить и выдавать замуж своих детей. Это прямо талант надо иметь, чтобы их всех так хорошо пристроить и чтобы с пользой для собственного государства. Они свою дочь Екатерину Арагонскую за двух английских королей замуж выдали: за Артура и Генриха VIII. Совершенно не имеет значения, что оба эти супружества были несчастливы. Это уже родителей не касается: делай, дочь, так, чтобы тебя муж любил, к фавориткам редко хаживал, а тем паче их королевами делал. Не сумела? Тогда пеняй на себя, родители здесь ни при чем. И вот теперь Фердинанд и Изабелла свою дочь, слишком романтичную, выдают замуж за Филиппа, императорского наместника в Нидерландах, сына знаменитого Максимилиана, и ему даже в перспективе австрийское королевство перепасть может.
Филипп — красавец писаный. Вы его портрет в музеях не видели? Мы вам его опишем. Это высокий блондин с небольшой бородкой шелковистой и мягонькой и роскошными, до плеч локонами и поразительными, как озеро без дна, голубыми глазами. При этом манеры: вежливость, галантность, доброжелательность. И даже на портрете его взгляд пронизывает вас насквозь, но не иголочками-колючками, а какой-то доброй снисходительностью и всепониманием. Это, конечно, была поза хорошо воспитанного человека. Ибо в действительности Филипп холоден, черств и, кроме спорта и сексуальных удовольствий, ничем не интересовался. Но если «глаза — зеркало души», то, наверное, вот такую душу прекрасную да еще и в неотразимой земной оболочке усмотрела Иоанна в своем Филиппе, ибо влюбилась в него мгновенно, глубоко и на всю жизнь.
Признаки ее безумия выражались совсем не так, как у ее бабки по матери, Изабеллы Арагонской. Если та, замкнутая вот уже десятки лет в своей темнице-замке, сидела себе тихо, мебель не рушила, не неистовала, лепетала там что-то себе под нос да ручками махала, изображая из себя муху. А когда была обижена на дочь, королеву Изабеллу, то так вот свою жалобу выражала: «Доченька, зачем ты мне крылышки оторвала? Ведь я теперь летать не смогу». И какое-то время по комнате, вверх руки, наподобие крыльев подняв, не бегала. У Иоанны все совершенно иначе протекало. У нее от меланхолии и апатии до яростного бешенства, как от великого до смешного, — всего один шаг. Сегодня будет сонной курицей сидеть, в пол уставившись, ни одного слова ни с кем, еду и питье не принимая, завтра будет с пеной у рта в истерике по полу кататься, зубами платье грызть, рыдать, кричать, стонать, охать, заливаться слезами. Вылечить ее не было никакой возможности. Вылечить ее мог только один Филипп Красивый, и только единственным способом: половым сношением. После этого Иоанна засыпала спокойно, потом радостная и улыбчивая, как сам ангел, ходила, доброй госпожой свои платья и драгоценности служанкам раздаривая, которых еще вчера наравне с министрами по щекам бивала. Вот такая это была взбалмошная, совершенно больная и несчастливая королева. Свою, правда, несчастливость она только через призму мужа воспринимала. Если он к ней с ласковым словом, нежностью, она — сам ангел, к ране приложи — зарастет. Если он сух, черств и не дай бог быть ему в плохом настроении, что с королями нередко случалось, Иоанна — больна: у нее все, что угодно, может быть: колики, сердце останавливается, конвульсии, слезы, рыдания и прочие женские истерики. Стоило только Филиппу взять ее на руки и отнести в постель — все болезни кончались. Из королевской спальни разносились громкие вопли восторга. Хроникеры и историки как-то несмело упоминают о факте абсолютной сексуальной гармонии Филиппа и Иоанны — дескать, стыдливый это предмет и не следует нам в альков к королям заглядывать. Как будто сексуальное благополучие монархов является их личным делом, как будто оно не влияет на государственные дела. Очень даже влияет. Теперь об этом громко стали говорить, без всякой стесненности. Хорошо сексуально обихоженный король добрым ласковым котом становится, хоть ты его по шерстке, хоть против шерстки гладь — та же умная снисходительность и справедливость. Но не приведи господь, если король сексуальным голодом мучается, или какие у него неудачные там дела на сексуальном поле, — что палач тебе, готов всех, и правых и виноватых, под топор. Филипп Красивый был добрым и справедливым королем, потому что у него всегда все благополучно было на альковном поле. Раньше, до его женитьбы, каждый день у него в ложе лучшие молодые дамы королевского двора пребывали, сейчас он настолько вошел во вкус сексуальных сношений со своей женой, что ни на минуту ее оставить не может, а каждые попытки ее проявления безумия живо гасит, как хороший пожарник разбушевавшийся огонь. Конечно, он прекрасно знал о ненормальности, мягко говоря, своей жены, но тоже ничего не мог с собой поделать, и когда она уже совсем ненормальной станет, он не перестанет к ней хаживать, и последний их шестой ребенок родится уже после его смерти.
А так у них растет король Карл V и Фердинанд, дочь Леонора выйдет замуж за португальского короля Мануэля, который перед этим был уже женат на двух ее тетках. А Леонора, похоронив мужа, за более мощного короля замуж вторично выйдет — за французского Франциска I. Правда, брат ее Карл V чуть ли не насильно ее «спихнул» французскому королю; вторая дочь Изабелла тоже неплохо свою судьбу устроила: она вышла замуж четырнадцати лет за короля Швеции и Норвегии Кристиана. Жаль только, в ранней молодости
Со временем сексуальная страсть Иоанны приобретает какую-то тяжелую форму. Она охвачена страстью только к одному человеку — своему мужу Филиппу. Ни на кого другого из мужчин даже не глядит, не то чтобы разговоры с ним вести или кокетничать там. Кокетство — это вообще не в ее натуре. Всегда сосредоточенная, часто злая, раздраженная, грубая, она, конечно, тоже не могла ни одного мужчину привлечь к себе. Как же много у различных королев было тайных воздыхателей, маленьких червячков, готовых жизнь за них отдать ради возможности прикоснуться губами к краю их юбок. У Иоанны таких воздыхателей никогда не было. Ей никто на свете, кроме ее обожаемого Филиппа, не нужен. Покорной рабой ловит его взгляд, сидит у его ног маленькой собачкой, готова целовать подошвы его башмаков. Конечно, сначала семнадцатилетнему королю нравилось такое обожание семнадцатилетней супруги. Но сколько же можно? У них уже полдюжины детишек растут, а Иоанна все требует и требует неземных ласк первых дней супружества. А если нет — крики, стоны, рукоприкладства. Потом валяется в его ногах и на коленях просит прощения. Надоело, надоело спокойному Филиппу такая, мягко говоря, неспокойная жизнь. Он даже о самоубийстве начал подумывать, вот, значит, как домашний очаг может ад сделать, что даже дьявольский ад не страшен. Король решает немного отдохнуть от своей супруги. Привезя ее повидаться с отцом и матерью в родную Испанию, он скоро ее оставляет и уезжает в свои Нидерланды. Иоанна безумствует. Днем и ночью стоит она босая у пригородной стены при железных воротах, так как она жить без Филиппа не может и готова босиком к нему через моря бежать. Мать ее уговаривает: на последних месяцах беременности ее дочь, какие могут быть поездки? Иоанна вцепляется в волосы матери и вырывает клок волос у могущественной испанской королевы. Иоанна шлет проклятия своему отцу, королю Фердинанду, закрывшему ей двери бегства к Филиппу. Как наши русские кликушки, закатывает дикие истерики с криками, причитаниями, конвульсиями, с пеной у рта вьется змеей по земле глубоко несчастная, больная королева.
Как только родила сына и немного оправилась после родов, родители отправили безумную дочь к любимому супругу. И что же? Вместо радости, безумных объятий, чем он ее встретил после полуторагодовой разлуки? Полной холодностью и безразличием. Иоанна рвет и мечет и, как у всех бесноватых, наделенных острым чувством интуиции, догадывается о причинах холодности Филиппа. Другая дама, или дамы, поскольку сексуальное моно Филиппа не очень устраивало, у него теперь появились, и он отвык от ласк Иоанны, и они уже его не очень привлекают. Он уже освободился от рабской сексуальной зависимости, от своей жены. Теперь уже беззащитной Иоанне совершенно нечем с ним бороться. А он все еще продолжает господствовать в ее сердце и желаниях. Она не может жить без него. Для нее есть только единственная цель в жизни — ее альков с Филиппом. Когда Филипп захочет, чтобы одним мановением палочки прекратить дикие истерики Иоанны, он скажет только одну фразу: «Я перестану исполнять свои супружеские обязанности». Тогда мгновенно Иоанна становится кроткой, ласковой, покорной, улыбчивой — прежней рабой своего мужа. И наверное, в такие минуты спокойствия Иоанны рисовали ее художники, если предстает она на различных портретах одной и той же: загадочной спокойной отрешенной красавицей с тонкими чертами лица, умиротворенная, как мадонна. И когда смотришь вот на такой ее портрет автора конца семнадцатого века фламандской школы, прямо оторопь берет: сколько же в этой женщине красоты и обаяния! Это даже не красавица, это просто какое-то божественное создание, совершенство выше нашего понимания и недоступно нашему восприятию, которое ну просто невозможно представить себе объятой плотской, нимфоманской страстью к сексуальным удовольствиям и только с собственным супругом!
Оно, это существо, кажется, живет своей богатой внутренней жизнью! Лицо не ошиблось! Мало кто знает настоящую Иоанну — смелую, отважную женщину, не выносящую пустоты света, презирающую мишуру двора с его великолепием и пышностью: балами, маскарадами, охотой. Иоанна в светской жизни двора не участвует. Она целыми днями пребывает в своих слишком скромных апартаментах, живет какой-то непонятной интенсивной жизнью внутри себя, и в ней, в этой жизни, только один бог — ее Филипп. Как же он начинает чувствовать над ней свою силу, как же он издевается над ней! Одета она хуже всех во дворце, денег у нее нет даже на раздавание милостыни: все забрал Филипп. Заставил ее отречься от владычества над Кастилией как единственной королевы и сделать мужа ее соправителем! Она готова на все! Только бы урвать хоть жалкие крохи его любви, его ласк. А он уже с отвращением ходит в ее спальню. У нее развивается сильная ревность. Достаточно, чтобы Филипп просто ласково взглянул на какую-нибудь женщину, у Иоанны приступы бешенства. Однажды она схватила ножницы и на балу отрезала косы у одной придворной дамы вместе с кусочками кожи, только потому что Филипп затанцевал с ней. При всем, как говорится, честном народе Филипп дает ей пощечину и сажает под замок. Иоанна — заключенная в собственном дворце. В далекую Испанию к отцу с матерью летят послания шпионов о том, как жестоко обходится король Филипп со своей супругой. Мать снаряжает доверенного епископа разузнать, как обстоят дела. Иоанна не желает жаловаться на супруга. Она вообще не желает отвечать на никакие вопросы о ее личной жизни. «Почему не пишет матери?» «Мне не о чем писать», — понуро отвечает епископу. «С вашей дочерью Иоанной очень трудно найти общий язык», — пишет епископ испанским королям.
Ревность Иоанны приобретает формы какого-то помешательства. Она удаляет всех дам со своего двора. Это была единственная королева, которая путешествовала с супругом в окружении многотысячного (12 тысяч) войска без единой женщины. Она, ее Филипп на конях и войско. Даже служанки ей казались подозрительны — могли соблазнить Филиппа, который в любовных связях был очень неразборчив. Она начинает удалять и служанок, готовая сама исполнять их обязанности. Много лет спустя она с такой же одержимостью будет бежать из монастырей, если в нем обнаружит женщину, а в своих служанок будет бросать горячие горшки с принесенной едой, разбивая им головы. Ненависть ее к женщинам не поддается никакой оценке. Она готова собственными руками задушить весь женский пол, если хоть даже косвенно с этим связан Филипп. Филипп, который привык к многочисленным сексуальным связям с молодого возраста, как говорится, «рвал и метал», но ничего не мог поделать, вынужден был терпеть «сексуальный пост», мстя супруге жестоко. Но все переносила Иоанна со стоическим терпением: физические унижения, ограничения в еде и одежде, вечное пребывание под ключом в полутемной комнате, побои даже, но только не женщин в окружении Филиппа.