Великие любовницы
Шрифт:
Ну, конечно, колодец на всякий случай от греха подальше заколотили, а ей, тринадцатилетней девчушке, осмелившейся самому королевскому величию воспротивиться, устроили хорошую порку. И секут ее не только по пятницам или субботам, как это делал дед Максима Горького, а почитай каждый день! Упрямство выколачивают! Матушка Маргарита Наваррская, оторвавшись от писания своих новелл, самолично братцу в письме вспоминает, сколько ударов в день Маргарита получает за свое упрямство, но своеволие ее пока «еще не выбито». Франциск I, как все короли на свете, возмутился, конечно, непокорностью племянницы, его, королевским, желаниям, приказывает выходить ей замуж, и баста! Без разговоров! Словом, тут же от ремня или прутика оторвавшись, матушка должна немедленно дочь в подвенечное платье одевать. А Жанна неслыханное в истории Франции упорство и непокорность проявила. Она пишет костельным отцам святой церкви слезное послание, такого вот из рук вон выходящего содержания: «Удостоверяю этим протестом, что брак между мною и герцогом Клевским совершен против моей воли и без: моего согласия» [111] .
111
А. Петрункевич. «Маргарита Ангулемская и ее время». Спб., 1899, с. 324.
Заметались почтенные святые отцы: что с таким революционным посланием им делать? Решили без ответа оставить и на несколько столетий под сукно положили. Потом этот документ, написанный неустановившимся детским почерком и с размазанными от горя и возмущения слезами и кляксами, ученые мужья из архива извлекут и в каком-то музее на обозрение выставят: смотрите, потомки, как раньше короли над девушками издевались. Насильственно их замуж выдавали, и никакого счастья им в личной жизни не полагалось. Словом, Жанна Наваррская хотя и свой протест в такой необычной форме выразила, но настояниям дядюшки, французского ко-; роля Франциска I, вынуждена была уступить. Уступить-то она уступила, замуж за герцога Клевского вышла, а вот спать с ним не желает. И в свой альков супруга не пускает. Он видит — дело плохо и совсем его одурили: приданого за невестой всего не выплатили, да еще и в любовных утехах отказывают. Взял и плюнул на такое свое неудавшееся супружество. Согласился на развод. И без особого препятствия со стороны римского папы развод был получен. А Жанна Наваррская постаралась все-таки свое личное счастье устроить, вторично выйдя замуж, и на этот раз удачно, если от этого брака родился великий король Генрих IV.
Нелюбовь и несоответствие в супружеском алькове — это плохо. Жены начинали мужьям изменять, а чаще в разврат пускались с кем попало, даже с собственными слугами, а мужья от натуги и разных там возбуждающих средств очень скоро ноги вытягивали. Но и наоборот тоже нехорошо. Это значит, когда жена старше мужа эдак лет на десяток, а то и того больше. Тоже ничего путного из этого не получалось.
И в этом отношении показателен пример Маргариты Наваррской, матери только что упомянутой нашей Жанны. (Не путайте ее с первой женой Генриха IV королевой Марго, дочерью Екатерины Медичи.)
Нет, тут речь идет о другой Маргарите, сестре французского короля Франциска I. И пригожая она, и умница большая, эта Маргарита Наваррская, и образованная, и литературным талантом обладает, а вот не везет ей в личной жизни, и все! И с первым мужем — герцогом Алансонским была несчастлива, и со вторым — Генрихом д'Альбрэ, королем Наваррским. Первый никак ее литературный талант понять не мог, а даже возмущался, что жена пишет какие-то там распутные новеллы в духе «Декамерона» Боккаччо и даже под его наитием и назвала их подобно: «Гептамерон». Но все ее истории, написанные в книге, не выдуманная фантазия, а несколько литературно оформленные факты из дворцовой жизни того времени. Из-за того, что ее муж сам никакого призвания к литературной деятельности не имел, едино к охоте да балам и маскарадам, но и, конечно, к красивым дамам был неравнодушен, а жена Жизни себе без литературного творчества не воображала, нет духовной близости между супругами. А без духовной близости и телесная близость не очень получается. Словом, несчастливое супружество с весьма пресным и холодным альковом! И вот, когда первый муж благополучно скончался, братец Маргариты, французский король Франциск I, вздумал ее выдать замуж за наваррского короля Генриха д'Альбрэ, а он моложе ее на целых 11 лет.
Вы знаете, дорогой читатель, как это опасно для супружеского алькова? И примером может послужить альков Элизабет Аквитанской, которая, родив двух дочерей французскому королю Людовику IX, вышла замуж за английского Генриха II, моложе ее тоже на одиннадцать лет. Ну сначала, конечно, все, как полагается, любовь была, альков был горячий и детишки пошли. А потом? Потом королю разжиревшая матрона стала не нужна, ему нужны в кровати красивые куртизанки. Многие королевы во имя спасения королевства и своего женского достоинства, а также чтобы развод муж-король с ней не взял, терпели куртизанок. Терпели и мирились, а даже подарками их одаривали. Все, но только не Элизабет Аквитанская. Эта гордая женщина не пожелала делить между мужем и собой его горячо любимую любовницу Розамунду, для которой он таинственный замок Вундесток построил и который потом Вальтер Скотт в своих творениях описал. Элизабет гордо сказала — «нет» и удалилась в свое княжество — Аквитанию, а кипя ненавистью и ревностью к неверному мужу, начала разные козни против него строить и собственных сыновей против него настроила, и они против отца с оружием в руках выступили. Ну тогда Генрих II заточил жену в замок, темницу напоминающий, и до конца своей жизни, что-то около девятнадцати лет, ее там держал. Словом, возвращаясь к нашему рассказу, молодой супруг Маргариты Наваррской не понимает свою супругу. Жена должна мужу служить, а не музам. А тут во дворце едино музы господствуют. Терпсихоры там, Талии разные с реальной музыкальной капеллой в придачу. И вместо того, чтобы за карточные столики, как в иных приличных дворах принято, садиться, садятся за нудные, но называемые приятными беседы с разными там поэтами и философами. Вместо веселых балов и маскарадов какие-то там балеты представляют со спящими фигурами. Словом, понял молодой супруг Маргариты Наваррской, что умная, да еще и старая жена — далеко не сахар и такую скучищу в дворцовую жизнь маленького королевства (там всего 38 придворных) наводит, что, как и в большом королевстве, мухи дохнут. И по этим самым причинам в интимном алькове супругов — не того, без обиняков скажем, не слишком благополучно. Нет там радости обладания, едино скучная обязанность. И с грехом пополам, наплодив с Маргаритой Наваррской двоих детей, дочь и сынка (он скоро умрет), Генрих д'Альбрэ окончательно и бесповоротно из супружеского алькова ретировался, но не просто так, тихо, спокойно с той стороны дверь закрыл, а со стуком, криками и скандалами такими, что братцу жены, французскому королю Франциску I, то и дело надо было в их семейные распри вмешиваться и порядок там восстанавливать. А какой там может быть порядок, если сам вид своей жены Маргариты Наваррской сильно мужа Генриха д'Альбрэ нервировал: растолстела она, да еще от треволнений ноги у нее отнялись. Сама почти не ходит, теперь ее в лектике возят. Зрелище, надо вам сказать, дорогой читатель, — преуморительное: Маргарита в лектике сидит, четверо слуг качалку несут, а рядом, с правой стороны придворная дама с блокнотиком и чернилами трусцой бежит — она «золотые» мысли Маргариты в тетрадочку для потомков записывает. Наваррский король это чрезмерное увлечение литературным творчеством своей жены как личное оскорбление воспринимал: того и гляди, что не только придворных, но и его самого под каким-нибудь там замаскированным Альфонсом-шутом для потомства выведет. И тут еще почище,
Там городничий боялся опасного появления посторонних щелкоперов, тут «щелкоперы» свои, на месте все высмеивают. И пригрозил супруг своей талантливой жене, что он эту «лавочку» закроет, а ей такую несчастливую старость в подземельном замке устроит, какой не видывала еще ни одна женщина на земле. Но это он только так, грозился, конечно. На осуществление своей угрозы не решился, боясь могущественного братца своей жены Франциска I, тем более что супруга абсолютно не мешала любовным утехам своего супруга «на стороне». Она, как говорится, раз и навсегда наградила его таким презрением, что проявляла полное равнодушие по поводу постоянных измен супруга, так что тот даже малость волноваться начал, ибо нет в мире обиднее чувства для личности, чем полное равнодушие. Но что поделаешь, когда люди давным-давно стали чужими друг другу. Только и любила Маргарита Наваррская две вещи — литературу и брата французского короля Франциска I. И когда он умер, она себе спокойствия не нашла. Пошла страдать в отдаленный монастырь, где вскоре умерла в одиночестве, непонятая родственниками: ни мужем, ни дочерью. Хотя в общем-то понимание своему таланту нашла у двух совершенно противоположных личностей: у племянницы Екатерины Медичи и еще одной племянницы Марии Стюарт. Они, услышав об увлечении Маргариты Наваррской писанием новелл на тему придворной жизни, сами принялись за творчество, но, когда прослушали первые страницы «Гептамерона», быстро свою писанину на мелкие кусочки разорвали: поняли, что серым воробушкам не петь дуэтом со звонкими соловьями. А нас другой вопрос мучает: были ли благополучными хоть когда-нибудь те королевские альковы, в которых жена намного старше мужа в них спать укладывается?
Лукреция Борджиа
Иногда бывает, что сама по себе личность никакого голоса и веса в своем алькове не имеет. За нее распоряжается ее умом и телом некто, стоящий намного выше ее. Не бог, конечно, но часто батюшка родной, как это было с Лукрецией Борджиа, дочерью римского папы Александра VI. Она из женщины превратилась в какой-то послушный механизм, не имеющий своих чувств и воли, и стала дорогим политическим товаром в руках Александра VI. И можно даже сказать, что весь ход истории Александр Борджиа перекраивал в алькове своей дочери.
Об этом могущественном римском папе и при жизни его страшные вещи ходили, а после смерти он оброс такой «славой», что разбойник с большой дороги куда более гуманен, чем он. Никакое преступление ему не было чуждо для достижения своей цели. Тут и убийства, и различные там отравления, и бросание невинных кардиналов в тюрьмы, и открытые военные наступления. Словом, если для кого-то ничего человеческое не есть чуждо, то для Александра Борджиа ничего преступное не есть чуждо. Неугодным кардиналам беспардонно, запросив к себе на ужин, наливал в кубки с вином отраву, и, бывало, еще кардинал от стола-то встать не успевал, как тут же под него мертвый падал. У Александра Борджиа было такое колечко, ну в смысле перстень, с тайной пружинкой, и он прямо на виду жертвы мог того в любой момент отравить: нажмет пружинку, наливая вино, и никто и никогда даже не догадается, что в этот момент ему отрава в рюмки высыпана. Собственно, поплатился он жизнью за свое «остроумие». Как-то раз, угощая одного неугодного кардинала, перепутал кубки, и они оба с сыном Цезарем случайно отравились. Ну Цезарь молодой и с организмом еще крепким (это у него потом сифилис так лицо и тело изъест, что ходить без маски и перчаток он уже не мог) быстрехонько в бычьей крови выкупался (яд вытягивает), какое-то там противоядие принял и выздоровел, а Александр VI богу душу отдал. Собственно, не богу, а дьяволу, ибо надеемся, что справедливый бог такого злодея к себе на небо не принял.
Некоторые историки его оправдывают, дескать, для укрепления могущества государства старался, ну по тому самому принципу, по которому некоторые и Гитлера оправдывают: он, дескать, безработицу в Германии уничтожил. Другие, а их большинство, прямо негодуют, когда о деяниях Александра VI описывают, и открыто заявляют, что никогда римско-католический костел не падал так низко, как за время правления Александра VI. «Не было порока, от которого папа был бы освобожден, ни преступления, которым не был бы он запятнан. Он царствовал двенадцать лет среди интриг, преступлении и злодейства» [112] .
112
Р. Гервасо. «Борджиа». Варшава, 1988, с. 5.
Но одну хорошую черту мы все же нашли у Борджиа: он безумно любил своих детей. Мы не касаемся моральной стороны вопроса: прилично ли римскому папе иметь огромное количество внебрачных детей? Сколько, он и сам не знал, поскольку «притягивал женщин, как магнит». Но, кажется, раньше на этот факт сквозь пальцы смотрели и особенно к эротическим похождениям римских пап не придирались. Так, слегка только старичок римский папа Пиюс II пожурит своего непутевого кардинала Родригу Борджиа, что у того слишком много в приватном дворце проституток развелось, и все. Вечерами папы, устав от трудов денных и вечных молитв, услаждали свое натруженное тело телесными утехами, потом сами себе грехи отпускали и до следующего сурового поста уже не грешили. Это потом уже у римских пап тяга к туризму развилась, а раньше они Ватикан не очень охотно покидали. Но Александр VI, прямо как бык какой неуправляемый, где бы ни был, вечно за собой женский пол таскал или даже в отменные римские бордели хаживал. И вот в одном таком борделе он познакомился с известной красавицей куртизанкой Ваноссой Катанини и решил сделать ее себе постоянной любовницей. Это куда сподручнее и безопаснее, чем многочисленные посторонние связи. Того и гляди какую болезнь прихватишь. Раз еле-еле римский папа вылечился от венерической болезни, которую за чуму выдавали, как более приличное недомогание, чем сифилис. Ваносса моложе Борджиа на одиннадцать лет. Он купил ей особняк роскошный, из борделя забрав, конечно, а чтобы все было вполне прилично, выдал ее замуж. Теперь можно вполне законно незаконных детей приживать. И как только один муж Ваноссы умирал, он тут же подыскивал ей другого. Попробуйте теперь, римские аристократы, придеритесь к неморальным хождениям римского папы в дом Ваноссы? Он, может, там в семейном кругу супругов священное писание им излагает! Но почему-то все мужья Ваноссы нежизнестойкими оказались. Они почему-то умирали рано, так что четыре раза выдавал римский папа Александр VI замуж свою любовницу. Мужьям, конечно, строго-настрого было приказано к спальне Ваноссы ни за какие коврижки не приближаться. Но один из мужей не выдержал вынужденного сексуального поста со своей супругой и результат — ребенок не от Александра Борджиа. Словом, к пяти незаконно рожденным еще и законный отпрыск притесался, которого, конечно, Александр VI ни в коем случае за своего сына не принял. А так у него славные дети растут, а среди них знаменитый сын Цезарь и дочь Лукреция.